Приблизился комариный крик. Маленькое насекомое село на мой нимб. Они и раньше так делали. Ничего страшного.
Я подумала: однажды его обязательно возьмут с собой на охоту - раз ему этого так хочется. Ведь он же человек, его ноги так крепки и надежны. А потом он будет рассказывать старухе о том, как шли они по следам, как ловили тигра, и я, наконец, узнаю...
Внезапно нимб сильнее покосился вперёд и вправо. Вся комната медленно и неотвратимо переворачивалась. Я увидела надпись на открытке: «...и пускай вам любовь принесёт только радость!» - а затем пол резко приблизился, и когда я коснулась его поверхности, услышав вдалеке плеск, то решила, что это старуха в соседней комнате разлила воду.
Но ведь она спит в это время суток... - успела подумать я.
Комната уже смотрела на меня отовсюду, сразу отовсюду, с многих перспектив. Всё оказалось вверху; у меня появились десятки новых пар глаз, это произошло в тот самый момент, когда раздался плеск - или сразу после. Это был не плеск, а шум от разбивающегося стекла, это моё тело разбилось, и - о чудо! - спина перестала болеть. «Ну наконец-то! - про себя выдохнула я. - Наконец-то прошла эта жуткая боль».
И лишь тут заметила две пары огромных стеклянных глаз в углу, который раньше не могла рассмотреть. Это были чёрно-оранжевые, полосатые великаньи головы с разинутыми пастями. Тигры! Я никогда не видела ничего уродливее. Они смотрели четырьмя своими стеклянными глазищами, могу поклясться, на меня, и готовились - целую вечность, пока я лежала там, на полу, - готовились к прыжку, зачем - не понятно, и всё медлили, медлили, медлили. Их взгляды, такие не похожие на осмысленные, озабоченные взгляды людей, выжигали меня изнутри. Мне больше не хотелось видеть тигров, хотелось закрыть или отвести глаза, но взгляды десятков осколков были прикованы к тиграм, все вместе; и целая тигриная стая устремлялась на меня, готовилась прыгнуть, но медлила, медлила, медлила... Мне бы в тот момент сделать какой-нибудь жест, простой, человеческий: поднести дрожащую руку к губам, закричать или убежать, - но теперь уже не для того, чтобы двигаться, наслаждаться, касаться, ходить, танцевать - а чтобы просто убраться прочь. Я начинала раскаиваться в том, что так сильно желала увидеть их и узнать, каково это - двигаться.
- Мам, кукла разбилась! - донёсся голос хозяина откуда-то сверху. - Ангел разбился! Иди убери.
- Иду! - старуха уже стояла в дверях, держа в руках веник и совок. - Сколько стекла... Жалко как! Это же был твой свадебный подарок... - причитала она, принимаясь за работу.
- Дай я хоть нимб заберу. На память о ней... - он протянул руку и вытащил проволоку с нимбом. Я подумала: на память о жене, или, может быть... обо мне?
Мне почудилось, что в комнате стало холоднее.
Пока она сметала осколки веником, и ракурсы обозрения причудливо менялись, преображая зримый мир, я понемногу пришла в себя, осознавая, что со мной случилось. Кукольного тельца больше не было, как и ниспадающего платья, рук по бокам, лица - я стала равноправными частицами, и мысли перепрыгивали от одной из них к другой, и, если сосредоточиться, можно было выглядывать из кучи осколков то одним взглядом, то другим, то всеми одновременно. Это открытие меня поразило: теперь я была совершенна. Наконец-то мне стало доступно движение.
Если бы могла, я бы в тот момент улыбалась. Комната казалась больше, чем обычно - теперь, когда я смотрела на неё с пола. Передвигаться от скола к сколу, выглядывать то здесь, то там - было ли в моей жизни что-нибудь прекраснее? Я видела всё будто впервые в жизни: то жёлтый веник, то сухую старушечью руку, то каменный свод камина, и меня заполнила легкость, воздушность, похожая на складки белого невестиного платья. Вот только бы не видеть сейчас этих стеклоглазых чудовищ с разинутыми пастями... Мне стало стыдно, что из-за них я минуту назад раскаивалась в своём желании двигаться. Они были ужасны, почти невыносимо ужасны.
Со всех сторон меня окружили красные стенки пластикового совка. В нём было грязно, пыль не давала всматриваться в открывшиеся мне зрелища. Многие осколки были погребены под другими, и взгляд их уставился в черноту или в светло-розовые части тела куклы, а те тоже смотрели на эти осколки. Свет преломлялся в стекляшках, комната преломлялась, и чудесные радужные видения отгородили меня от чудовищ, разукрасили комнату, пробежав по стенам стайкой весёлых бликов.
Я уже совсем привыкла к новому облику, даже стала им гордиться, и промелькнула мысль: куда они поставят меня теперь? И почему пожалели, что я разбилась? Но ответ уже был готов: старуха шаркала через кухоньку, пропахшую жиром и пряностями, не давая мне разглядеть всё лучше, прямо к мусорному ведру. Звон - и я опустилась на что-то склизкое и холодное. Сверху на меня смотрели горькие глаза старухи в обрамлении морщинистого лица и седых волос, а вокруг её головы струился светло-розовый утренний свет. Следующим было любопытство: «Что - дальше?» - но вот крышка закрылась, и в темноте на меня отовсюду уставились, впившись, десятки жадных стеклянных взглядов.