Гецман состроил такую плаксивую рожу. Кажется, он собрался блевонуть прямо на ковер.
– Брось ты эту сраную лирику: помочь, подставить плечо... Где ты слов только таких нахватался?
– У меня есть старые связи, знакомства. Короче, это моя забота.
– Разговаривай со своими знакомыми так. Если будут спрашивать, что за груз, говори: солярка в бочках. И в ящиках кое-какой инструмент, запчасти для буровых. Вознаграждение – две с половиной штуки в баксах. Тебе лично десять штук. Ты ведь старший и, кроме того, материально ответственное лицо.
– Могут спросить: почему такая высокая оплата?
– Отвечай: за срочность. А я платить меньше не хочу потому... Сам знаешь, почему. Нужно, чтобы груз доехал.
– За все про все у тебя три дня, – сказал Гецман. – На четвертый день машины должны выехать.
– У, мне и двух дней хватит, – улыбнулся Акимов.
Пронесло. Гецман вроде не сердится. А водителей Акимов, разумеется, подберет. А там все пойдет, как по маслу.
Глава шестая
Каширин вышел из такси и поежился. Ветер гнал с реки темные низкие тучи, обещавшие ночной ливень. Каширин прошагал до территории стоянки, до освещенной изнутри служебной будки. В ней коротали время за шашками и ужином два охранника. Молодой – тезка Каширина Женя. И старик Семен, отчество которого вылетело из головы.
Постучав пальцами в стекло, Каширин сделал приветственный жест, намереваясь пройти дальше. Но тут охранники почему-то повставали со своих стульев, о чем-то переговариваясь, пошлепали к двери. Старик Семен спустился вниз по ступенькам, Женя остался в будке.
– А я думал, вы уж не придете.
Семен, говорил с усилием, слова с трудом выходили из набитой пищей пасти. В одной руке сторож держал огромных размеров бутерброд, точнее разрезанный надвое батон белого хлеба, внутрь которого поместились шмат колбасы и длинные перья зеленого лука.
– Почему же я не приду? – удивился Каширин.
Тут сердце, почуяв недоброе, неровно толкнулось в груди. Каширин глянул на освещенную фонарями территорию стоянки, огороженную забором из металлической сетки. Нашел глазами то место, где должен был стоять новенький "Лексус", о продаже которого он договорился с директором автосалона еще утром.
Машины не было. Каширин, не веря самому себе, поводил глазами из стороны в сторону. Сплошь чужие тачки.
– Так, так ведь, – старик широко разинул пасть, блеснул стальными коронками, укусил бутерброд. – Так ведь... Му-му-му... Бе-бе-бе...
И дальнейшие слова получились невнятными. Каширин, ожидая, когда старик прожует, ожидая внятных объяснений, набрался терпения. Охранник, совершив глотательное движение, шагнул к Каширину. Дыхнул ему в лицо ароматом зеленого лука и свеженьким перегаром.
– Так ведь продали вы машину, – сообщил он.
Каширин и в этой ситуации постарался удержать себя в руках, хоть внешнее спокойствие сохранить.
– Послушай, Семен, как твое отчество?
– Отчество? Архипович.
– Ну и отчество, – сказал Каширин. – Звучит. Так вот, Семен Архипович. Будь любезен, если тебя это не слишком затруднит... Расскажи мне, кому я продал свою машину?
Архипович сморщился всем своим некрасивым лицом, напрягая память. Прикладывая колоссальные умственные усилия, он старался выдавить из себя имя покупателя.
– Ну, там как его. Ну, из вашей конторы начальник. Который здесь свою машину ставит.
Пытаясь ускорить процесс, помогая своей голове, старик свободной рукой похлопывал себя то по ляжке, то по ягодицам.
– Лысый такой. А, Паша Литвиненко. Вот его как зовут.
– Так, так, – сказал Каширин.
Надобность в наводящих вопросах отпала. Разумеется, Литвиненко сегодняшним дрем донесли: Каширин задержан, алмазы конфискованы. И тот успел посуетиться, забрать то малое, что не успел забрать накануне. Машину. Примчался в "Горизонт", когда бывшую инвестиционную фирму покинули милицейские опера, взяли из сейфа секретарши ключи от машины.
И узнали ведь, где лежат ключи. Зря Каширин держал там дубликат. Хотя, какая теперь разница? Литвиненко справился бы с замком и без ключа. А сторожа его хорошо знают, мешать не станут. А уж если им бутылку поставить, ну, тогда и проводят с оркестром.
Карлович смачно икнул. Видимо, организм отказывался принимать пищу всухомятку.
– Он документ показал, то есть генеральную доверенность. Сказал, что вы ему продали машину. Я еще сказал, мол, хорошая машина. И он тоже говорит: хорошая.
– Была хорошая, – машинально подтвердил Каширин. – Лайковый салон, светлый.
– Я что-то неправильно сделал?
– Все правильно. У вас там, в будке телефон. Я позвоню?
– Звони, какой разговор.
Старик отступил в сторону, пропуская бывшего авто владельца вперед себя. Поднявшись на три ступеньки, Каширин очутился в тесном помещении, пропитанным густым спиртным духом, мешавшимся с ароматами чеснока и лука. Пожав потную ладонь своего тезки, Каширин сел за столик, накрутил знакомый номер мобильного телефона. Соединили после второго гудка.
Кажется, Литвиненко не ждал, что сегодня услышит голос Каширина. Даже удивления не стал скрывать.
– Значит, тебя отпустили?
– Под подписку. А ты многое успел, пока я со следователем разговаривал. Машину...
– Брось. Я бы на твоем месте об этом даже не заикался. Сейчас половина одиннадцатого. Ты вот что, приезжай без четверти двенадцать к складам на задах Казанского вокзала. Ты был там со мной. Жди возле ворот. Есть разговор.
Каширин вспомнил темные лабиринты складов, где странная жуть невольно охватывает человека, где посторонней помощи, без проводника легко заблудится и светлым днем. А сейчас в этой темнотище, в этой грязи... Сделалось не по себе. Склады определенно хорошее место для мокрухи. Несколько ударов по голове фомкой. А потом изуродованное тело долго катается по стране в рефрижераторном вагоне, заваленное промерзшими свиными тушами и коробками с куриными окорочками.