– А-а-а, в-а-а-а, – опять начал заикаться он, но, посмотрев на меня, успокоился и вполне членораздельно спросил, что мне подать.
Мы обсудили меню и я сел за общий стол, заставленный недопитыми стаканами и початыми бутылками. Там, спустя двадцать минут меня отыскала княжна Марья. Я уже кончал завтракать и собирался встать из-за стола, когда она влетела в буфетную комнату и сразу подошла ко мне.
Теперь при дневном свете, с разрумянившимися щеками, она выглядела премиленькой, впрочем, повторюсь, как почти любая девушка ее возраста. Не могу сказать, что у нее были классические черты лица или с первого взгляда в ней была видна аристократка, скорее напротив, лицо Маши был просто, округло, носик вздернут, а подбородок чуть маловат. Однако веселые, живые глаза и соблазнительно припухшие губы очень ее украшали, и мне стало весело на нее смотреть.
– Ах, вот вы где, Алексей Григорьевич, – воскликнула она, – а я вас по всему дому ищу.
А я подумал, что разок ее поцеловать, конечно, только во сне, большим грехом не будет…
– Маменька вам говорила, что после вашего лечения у меня перестало болеть в груди?
– Говорила, – подтвердил я, – и попросила переселиться в комнату рядом с вашей, для продолжения лечения.
– Правда? – засмеялась она. – Это хорошо!
Имея некоторый жизненный опыт, я в этом так уверен не был, но спорить не стал. Пока она не ушла, я взял ее за запястье, проверить пульс. Почему-то это немудреное действие так испугало буфетчика, что он начал усилено креститься, а потом спрятался за стойкой.
С пульсом у Марьи Николаевны все оказалось хорошо, даже лучше чем я надеялся. Отпустив ее руку, я пожаловался:
– Не знаю, что здесь наболтал про меня возчик, но теперь все от меня шарахаются, как черт от ладана! Ладно бы, еще дворовые, когда я сюда вошел, отсюда сбежали все ваши родственники.
– Я слышала, – улыбнулась княжна, – что вас считают колдуном. А что мужик рассказал, мы сейчас узнаем. Филимон, – окликнула она буфетчика.
Сначала никакой реакции на призыв не последовало, но после третьего обращения тот, наконец, вылез из-за стойки. Вид у него был хуже некуда, лицо потное, глаза блуждающие и ко всему трясущиеся бульонные щеки.
– Чего изволите, ваше сиятельство? – севшим до хрипоты голосом спросил он.
– Подойди сюда, – строгим голосом приказала княжна.
Буфетчик, еле передвигая ноги, приблизился.
– Боишься барина? – спросила девушка.
– Ох, как боюсь, ваше сиятельство, все поджилки трясутся.
– Ведь тебе было сказано, что я не колдун, – вмешался я. – Чего же ты опять испугался?
– Как же, вы барышню хотели на тот свет утащить, – еле выговорил он, – я собственными глазами видел!
– Я на тот свет? С чего ты взял?
– А зачем тогда их за руку брали? – рискнул спросить он, укоризненно качая головой.
– Успокойся, это у меня лечение такое, за руки людей брать. Я не колдун, а лекарь.
– Это как вам будет угодно, – сказал буфетчик, отирая рукавом пот с лица. – Наше дело маленькое.
– Филимонушка, ты этого барина не бойся, он хороший, ты лучше расскажи, что о нем в людской говорят, – ласкова попросила Маша.
– Так что ж рассказывать, барышня, известно, язык без костей, мало ли чего наболтают. Я и слышать ничего не слышал, и ведать не ведаю. Мое дело маленькое…
– А вот ты и расскажи, чего не слышал, а мы послушаем.
– А как они обидятся, да меня в жабу заколдуют? – жалостливо спросил Филимон.
– Не заколдую, – пообещал я, – расскажешь все что знаешь, награжу!
– Так чего я знаю, ничего и не знаю! Вот ихний человек, – кивнул он на меня, – сказывал, что их светлость лошадь его так заколдовал, что она шага не могла ступить, сразу падала. А потом и оглоблю одним взглядом поломал. Оглобля-то, говорит, совсем новешенькая была.
– Ну, я ему мерзавцу поломаю оглоблю о бока, – пообещал я.
– И что он еще рассказывал? – ласково спросила Маша.
Филимон уже немного успокоился, перестал потеть, да говорил складнее, чем раньше.
– Сказывал, что они его заколдовали, заставили новые сани прямо на дороге бросить и за собой сюда ехать! И еще говорит, их милость может любого человека в кого хочет превратить, хоть в собаку, хоть в жабу.
– Ну-ка, найди его и приведи сюда, – попросил я буфетчика, давая ему медный пятак.
Не знаю, чему он больше обрадовался, чаевым или возможности уйти, рванул он из буфетной, несмотря на избыточную фактуру, как заправский спринтер.
Мы остались с Машей вдвоем. В дверь периодически заглядывали домочадцы, но войти в комнату желающих не нашлось. Княжна задумчиво смотрела в сторону осиротевшего без Филимона буфета, казалась немного смущенной, и разговор у нас не клеился.
– Как ты сегодня погуляла? – спросил я, когда молчать стало неудобно.
– Хорошо, я люблю первый снег, все кругом такое чистое, прибранное, – ответила она, потом подняла на меня большие трогательные глаза и спросила. – А ты, правда, заколдовал лошадь?
– Лошадь? – повторил за ней я. – Заколдовал лошадь?!
Чего-чего, но такого вопроса я никак не ожидал, не выдержал и так захохотал, что она испуганно отпрянула от меня. Потом, правда, сам улыбнулась и добавила так, чтобы ее слова можно было принять за шутку:
– Вдруг ты и, правда, колдун!
– Это мы ночью проверим, – пообещал я, с трудом унимая смех, – когда ты заснешь. Не боишься, что я тебя усыплю и поцелую?
– Очень надо, я вообще ничего не боюсь! А я сегодня ночью на тебя смотрела, когда ты спал. Ты совсем не страшный!