– Только можно, я сначала немного отдохну? – попросила она. – Почему-то я очень устала.
Глава 11
Только к утру, мы вышли на какую-то разъезженную дорогу. Мороз за ночь усилился, и Маша сильно мерзла. Последние два часа она шла, что называется, на автомате, и почти не разговаривала. Видно было, как ей тяжело дается ходьба по лесу, но я ничем ей помочь не мог. Мне пришлось нести на себе оружие и припасы, так что я мог подбадривать девушку только бодрым словами.
– Скоро будет большое село, – наобум Лазаря, пообещал я, – там отогреемся и отдохнем.
Княжна уже едва переставляла ноги, но терпела и не жаловалась. Я надеялся, что после рассвета нам попадется какой-нибудь гужевой транспорт, но мы уже шли по дороге около часа и не встретили ни одного экипажа.
– Прости, но я дальше идти не могу, – сказала девушка и начала оседать прямо на проезжую часть.
– Хорошо, давай отдохнем, – вынуждено согласился я. – Садись на мешок, а то простудишься.
Маша сидела, закрыв глаза, я стоял над ней и не представлял, как выкрутиться в этой ситуации. Температура была умеренная градусов двенадцать – пятнадцать ниже нуля, при ходьбе мороз почти не ощущался, но стоило надолго остаться на месте, и сразу начинали стыть ноги. Я уже подумывал, развести костер, все-таки хоть какое-то тепло, как вдалеке показался небольшой одноконный экипаж.
– Посмотри, кто-то едет! – бодро сказал я девушке.
Маша с трудом подняла веки и равнодушно посмотрела на дорогу. Видимо она так устала, что на эмоции уже не хватало сил. Экипаж приблизился, и я успел оценить и недорогую лошадь, и кустарный крытый выгоревшей рыжей кожей возок. Я махнул рукой, с просьбой остановиться. Кучер, пожилой человек в солдатской шинели и крестьянской шапке натянул поводья и придержал лошадь.
Дверка экипажа медленно открылась и показалась голова молодого человека в военной форме с воспаленными, лихорадочно блестящими глазами. На вид ему было лет двадцать. Кроме больных глаз, я обратил внимание на зеленоватую бледность лица и бескровные губы.
– Здравствуйте, господин лейтенант, – поздоровался я, – мы с товарищем попали в беду, он заболел, и не может идти. Вы не могли бы довести нас до ближайшего села?
Молодой человек ответил на приветствие, и болезненно сморщившись, сказал, что, конечно, он нам поможет, но в его возке трое не уместятся. Это было чистой правдой, тот был такой крохотный, что и двоим, там было тесно.
– Я могу сесть с кучером, – предложил я, оценив, что на козлах двоим поместиться вполне возможно.
– Ну, если вас это устроит, – сказал путник, – то милости прошу. Я бы уступил вам свое место, но сам болен…
– Спасибо, мне будет удобнее сверху, – так же учтиво, ответил я.
– Савельич, помоги господину…
– Крылову, – подсказал я.
– Господину Крылову поднять его товарища.
Савельич пробурчал что-то недовольное себе под нос, прямо как его известный по «Капитанской дочке» Пушкина тезка, слез с козел и помог мне поднять Машу. Она совсем расклеилась и почти не реагировала на окружающее. Мы с кучером под руки подвели ее к возку и посадили рядом с молодым человеком. После чего закрыли снаружи дверцу, и я со всем своим барахлом взобрался на козлы.
Савельич вернулся на свое место и тронул лошадь вожжами. Та с трудом сдвинула с места потяжелевший экипаж и пошла неспешным шагом.
– Далеко путь держите? – спросил я кучера.
– В деревню, везу молодого барина лечиться, – ответил он. – Его под Малоярославцем француз ранил, чуть насмерть не убил. Там столько народа полегло! Видимо-невидимо.
Мужик горестно вздохнул, снял шапку и перекрестился.
– Куда его ранили?
– В грудь, не чаю уж живым довести. Вот матушке будет горе, если молодой барин помрет. Один он у нее на свете, можно сказать, свет очей! Дохтура лечили, лечили, да видно не смогли с раной совладать, домой помирать отпустили. Эх, грехи наши тяжкие, и за что люди такое страдание друг другу делают.
– Ничего, может еще и выздоровеет, – сказал я, – парень он молодой, здоровый.
– Кабы так, только, боюсь, не довезу живым. Что барыне тогда скажу…
– А далеко ваша деревня?
– Теперь уже близко. Думаю, до ночи доедем. А вы, барин, куда направляетесь?
– Нам далеко добираться, пешком не дойти. Вот оказались без лошадей, да еще и товарищ заболел.
– Это плохо в дороге хворать, не рана у него?
– Нет, просто измучился и ноги стер. Не знаешь, далеко до ближайшего села?
– Скоро будем. Село не село, церковь у них еще в прошлом годе сгорела, но трактир есть, можно чая попить и обогреться.
– Вот и хорошо. Я за одно твоего барина посмотрю, может, помогу чем.
– Так ты, что, не барин, а лекарь? – сразу перешел на ты, Савельич.
– Вроде того.
– Нет, ты моему Петру Андреичу не поможешь, его хорошие дохтура лечили, из немцев, и то, видать, отказались.
Выходило, что молодого человека звали так же как пушкинского Гринева из повести «Капитанская дочка», Петром. Это меня развеселило, и я спросил Савельича, не Гринев ли фамилия его барина.
– Нет, мы Кологривовы, – ответил он. – А про Гриневых я даже и не слышал.
– И каков твой барин, строг? – спросил я, вдосталь насмотревшись на крепостников.
– Голубь, – прочувственно ответил возница, – мухи не обидит, а в бою храбр. Сам видел, как Петр Андреич на француза в рост шел. Да видно, такие как он, долго не живут. Эх, грехи наши! – по привычки добавил он и опять перекрестился.