– Жду вольную, – ответил я.
– Ах, вы разве не видите, что мне не до того! – сказала она. – Давайте, как-нибудь потом, я обещаю, что не забуду! Будьте же, кавалером!
– Боюсь, что у меня ничего не получится, – объяснил я, умело, скрывая зевок. – Скоро ваш сын поссорится за Марью Николаевну с Виттенбергом, они будут стреляться и тогда уже никак не удастся благополучно решить наше дело.
– Но это не благородно, вынуждать женщину делать то, что она не хочет! – сказала крепостница-помещица, с опаской глядя на петушащихся молодых людей.
– Не припомню, чтобы мне случалось вам говорить, что я благородный человек, – сердито ответил я. – Если вы сейчас же не напишите вольную, я уйду, и разбирайтесь со своими делами сами.
Екатерина Романовна тяжело задышала, но одного взгляда на виконта ей хватило, чтобы укрепить силы и она послала моего кудрявого приятеля Прошку за бумагами.
Я опять сел в сторонке и не вставал с места, пока она не написал, и не отдала мне документ. Только после этого, подошел к общей компании. Здесь дело уже принимало неприятный оборот. Оба поклонника женской красоты и богатого приданного уже стояли в бойцовской стойке. У них сказывалось, не только естественное желание понравиться приглянувшейся женщине, но и извечная неприязнь между простой армией и лейб-гвардией. Формально, спор был о том, кто из них лучше воюет. Я разом взял быка за рога:
– А не пострелять и нам, господа, по цели? Проверим, кто из нас лучше владеет пистолетом. Думаю, что я вас примирю тем, что стреляю лучше и армии и гвардии.
Расчет был безошибочный, какие пацаны откажутся посоревноваться в воинском искусстве! Офицеры посмотрели на меня насмешливо и согласились. Обстановка немного разрядилась.
Петруша Кологривов послал слугу прибить к каретному сараю игральную карту, и мы вышли во двор. Дамы заинтересовавшись предстоящим состязанием одели теплое платье, а мы проверили свои пистолеты. Теперь соперники говорили между собой изысканно вежливо и дружно дискредитировали меня как наглого штафирку.
Я же собрался продемонстрировав свое владение оружием, припугнуть штабс-капитана дуэлью и спровадить отсюда подобру-поздорову. Однако в последний момент мне пришел в голову более эффективный план, рискованный только с финансовой точки зрения.
– Может быть, господа, заключим пари, – предложил я. – Сделаем равные ставки, и выигравший получит приз? Стреляем из трех раз, чтобы не было ошибки. Все по очереди, по одному выстрелу. Осечка не в счет. Долг, если у кого он будет, приравнивается к карточному.
– Я согласен, – первым, не раздумывая, сказал Кологривов. Виттенбергу не осталось ничего другого, как тоже кивнуть головой.
– Каков сделаем заклад? – спросил он, стараясь, чтобы голос звучал уверенно и спокойно.
Я вытащил свой кашель с серебром и подкинул на руке.
– Давайте, рубликов по пятьсот серебром!
Сумма пари была непомерно высокая, но потерять лицо было еще страшнее, чем лишиться таких денег и оба офицера небрежно кивнули.
– А не боитесь, Алексей Григорьевич, всего лишиться? – насмешливо спросил штабс-капитан. – Я долги не прощаю.
– Боюсь, но что делать! Риск благородное дело. Кто не рискует, тот не пьет шампанского! – добавил я, в наше время навязшую в ушах банальность.
Шутка оказалась новой и понравилась.
– Ну, что, приступим, господа, – нетерпеливо предложил Виттенберг. – Кто будет стрелять первым?
– Я думаю, нужно тянуть жребий, – сказал гвардейский лейтенант.
Мне показалось, что он уже начинает жалеть, что поддался своей горячности и ввязался в авантюру.
– Принеси-ка, любезный, пук соломы, – попросил я кучерявого лакея и тот, забыв о своем обычном достоинстве, трусцой побежал в конюшню.
Пока он не вернулся, мы мирно стояли рядом, обсуждая достоинства разного оружия.
– С такими пистолетами как ваши, я не стал бы рисковать, – подколол меня Виттенберг, – это же обычные французские армейские пистолеты. Вот, посмотрите, каковы мои. Настоящий аглицкий мастер Томсон!
Пистолеты у него и правда были отменные, как он стреляет, я не знал и невольно нервничал. На кон я поставил почти все свои деньги.
– Вот-с, солома-с, – доложил запыхавшийся лакей. – Самая лучшая!
Он так волновался и хотел чтобы его рвение заметили молодые красавцы, что над ним можно было посмеяться, но никто из нас даже не улыбнулся. Я выбрал три соломинки, подровнял их по длине и у двух обломил разной длинны концы.
– Первым стреляет тот кому достанется длинная, последним короткая, вы согласны господа? Прошу, тяните.
Каждый вытянул свою соломинку. Первым номером выпало быть Кологривову, второму мне. Штабс-капитан надкусил свою короткую соломинку и недобро усмехнулся.
– Господин лейтенант, прошу, к барьеру! – шутливо предложил он.
Петруша подошел к лежащей на снегу оглобле, означавшей огневой рубеж, и встал в позицию. Мне было его немного жалко. Он только начинал оправляться после ранения, был еще слаб, а на него так и сыпались приключения. При дневном свете стало видно как он бледен, да и руки у него заметно дрожали.
– Может быть, вы, Петр Андреевич, откажетесь от пари, вы еще нездоровы, – предложил я.
– Нет, отчего же, рука у меня твердая, – упрямо сказал он и начал поднимать ствол.
Все многочисленные зрители – местная дворня, казаки, французы, заворожено ждали первого выстрела. Наконец он прозвучал, и Петр Андреевич досадливо прикусил губу. Его пуля легла в сантиметре от карты.