- Спасибо, - я благодарю тебя, а потом поднимаю чашку к губам, чтобы скрыть счастливую улыбку, которая помимо воли расцветает на лице.
- Всегда пожалуйста. Честное слово, не хотелось ссориться с ней, мы знакомы уже шестьсот лет, и она иногда бывает очень полезна. Но она мне надоела. К вечеру ее не будет. Обещаю. А теперь мне нужно покинуть тебя. Есть кое-какие дела. Если что, я в комнате. - С этими словами ты кладешь салфетку и выходишь, оставляя меня в состоянии растерянной, хрупкой, как хрусталь, но такой необходимой и теплой, радости.
***
Я рассеянно поправляю орхидеи, стоящие в большой вазе на столике невдалеке от лестницы. Как ни странно, но ты любишь цветы, и даже зимой не отказываешь себе в привычном украшении своего волшебного замка. Пальцы поглаживают бархатные лепестки, проводят по гладко-прохладной поверхности листков, когда мои мысли и бесцельное занятие прерывает ехидный голос Элизабет.
- Чем ты привлекла его? Ты же совсем девчонка. Обычный американский подросток, которому даже заинтересовать нечем.
- Возможно, тем, что не навязываюсь? Впрочем, я занята и не собираюсь тебя слушать. - С этими словами я обхожу брюнетку, подхожу к лестнице и… кубарем падаю вниз.
Я, конечно, понимаю, что не умру, но это не умаляет боли, когда я, как в замедленной съемке, ощущаю как ломаются кости и безумно болезненно печет все тело после многочисленных ударов о мрамор крутых и, кажется, бесконечных ступеней. Когда я наконец-то приземляюсь на аспидно-черную плитку пола в холле, упав просто на спину и больно ударившись затылком, несколько долгих мгновений я даже не могу втянуть воздух, не говоря уже о том, чтобы пошевелиться. Элизабет победно стоит на верхней ступеньке, широко улыбаясь и сложив руки на груди. Вся ее поза вопит о превосходстве, и я отчаянно пытаюсь подняться, чтобы хотя бы попытаться ответить ей той же монетой и спасти остатки гордости.
Я успеваю только приподняться на локте, осознавая, что сломанные кости ног еще не срослись, когда вижу твой размытый силуэт, резкий рывок, отвратительный скрежет - и вот уже сама Элизабет падает вниз, с предварительно сломанной тобою шеей.
- Джеймс! - Ты зовешь дворецкого, уже успев спуститься вниз и подхватив меня на руки.
- Я слушаю, милорд. - Хладнокровие мужчины поражает, но сейчас, когда все болит, я не в состоянии думать об этом, просто крепче прижимаясь к твоей груди.
- Принеси крови в комнату мисс Форбс. И прикажи приготовить горячую ванну. И еще, не забудь вышвырнуть эту кучу дерьма за ворота и все ее вещи тоже. - С этими словами ты киваешь головой в сторону все еще не пришедшей в сознание Элизабет, а потом несешь меня на второй этаж, по пути интересуясь: - Ты нормально?
- Да. Прости. Я ничего такого ей не говорила. Я не хотела, чтобы так получилось. Она твой друг и… - То ли я сильно ударилась, то ли была другая причина, но мне необходимо было оправдаться, и я несвязно бормочу эти фразы, не замечая стекающей по подбородку крови.
- Ты ничего ей не должна. Никто не имеет права так поступать с тобой. Кроме меня, конечно.
- Конечно, - я тихо шепчу последнее слово и проваливаюсь в блаженное умиротворение полусна-полуобморока.
========== Глава 15.1. Ревновать нельзя сдержаться ==========
Дорогие читатели, эта глава будет из двух частей. Простите меня за такую вольность.
P. S. Никусь, я нагло сперла твою идею(( Искренне надеюсь, что ты не обидишься)
Весна и лето пролетают, как одно короткое мгновение, слившись в моей памяти в одно цветастое пятно, где светлые тона нежности и трепетности заменялись красными оттенками – злость, ярость, кровь, ненависть, а потом плавно перетекали в насыщенно черный – обида, горечь, одиночество. Мы ссоримся с тобой, и ты снова становишься кукловодом, дергая меня за туго натянутые нити, заставляя погибать ежечасно, задыхаясь в кровавом мареве твоей жестокости. Потом ты снова меняешься, погружаешься в свой кокон задумчивости и сдержанности, и в такие моменты ты просто обнимаешь меня, целуешь в висок и как мантру повторяешь «все будет хорошо». Не знаю, наступит ли для нас когда-то это «хорошо», но это уже не так важно, потому что привыкнуть можно ко всему, как бы ни казалось это невозможным в начале.
Сейчас октябрь. Серо-дымчатые потоки воды падают с таких же свинцово-серых небес, и я наблюдаю, как по оконному стеклу стекают эти небесные слезы, не сдерживая и своей собственной горечи. Ты опять закрылся от меня, оградил себя каменными стенами, за которые я не могу пробиться и это особенно обидно, потому что я опять не понимаю, что сделала не так.
Не знаю, сколько я просидела так, рассматривая потеки воды на стекле, но когда наконец-то мне удается вырваться из плена тяжелых мыслей, я понимаю, что уже полдень, дождь прошел, серые тучи сменились перламутровыми облаками, и даже холодное осеннее солнце освещает мокрый асфальт подъездной дорожки сине-фиолетовыми бликами.
- Не хочешь прогуляться? – Я нервно дергаюсь, услышав твой голос. Я даже не заметила, как ты вошел.
- Хочу, - я равнодушно пожимаю плечами, встаю с подоконника, на котором просидела все утро и подхожу к тебе. Твои глаза не выражают ничего. Пустота. Ледяной холод. Черт возьми, да что же снова не так?!
- Тогда пойдем, – ты пожимаешь плечами и выходишь в коридор, а мне остается только подавить разочарованный вздох и послушно последовать за тобой.
***
Оживленное движение на Пикадилли совершенно не способствует разговорам, да я и не уверена, что сейчас у тебя есть малейшее желание вести светские беседы. Ты погружен в свои мысли, медленно шагая возле меня по тротуару, засунув руки в карманы и смотря себе под ноги. Мы даже не обсудили маршрут, поэтому я интуитивно иду к Гайд-парку, где весной и летом мы провели счастливейшие часы за все время наших совместных путешествий. Тогда – Господи, какая же дура! – я иногда думала, что сложись все иначе, я могла бы даже любить тебя. Не будь ты злейшим врагом моих друзей, не люби я Деймона…
- Господи, Никлаус, ты ли это? – Этот голос отрывает меня от размышлений, и я резко вскидываю голову, наблюдая, как от Королевской академии художеств к нам приближается какая-то девушка. Я перевожу взгляд на тебя и едва не падаю от шока, замечая, как на твоем лице появляется счастливая улыбка, как ты стискиваешь в крепких объятиях эту незнакомку. Лед тронулся, правда не из-за меня…
- Никки, чертовка, какими судьбами? – Ты обнимаешь ее за талию, она закидывает руки тебе на шею и это выглядит, как кадр из мелодрамы, в которой главные герои встретились после долгой разлуки, осознавая, что чувства столь же сильны, как и прежде. А я просто наблюдатель, третий лишний, и это больно почти до слез.
- У меня выставка здесь. А ты как, еще рисуешь? Или нашел занятие поинтереснее? – Она улыбается той улыбкой, которая означает «я знаю о тебе больше, чем кто-либо иной», и ты смеешься – весело, непринужденно, сбросив маску, став тем Клаусом, которого так редко показываешь мне и так легко и небрежно демонстрируешь этой рыжеволосой девушке.
- Иногда рисую. Но, конечно, не так умело, как ты, Николетта.
- Какой же ты льстец, Никлаус. Годы совершенно не меняют тебя. Ты занят сейчас? Или может зайдем в кафе? – Она шутливо толкает тебя, а потом берет под руку, так по-хозяйски, как можно прикасаться к человеку, тело и душа которого для тебя, как открытая книга.
- Я никогда не занят для тебя, Никки. Идем, конечно. Куколка, не отставай, – я дергаюсь, как от удара, потому что сильнее унизить меня ты просто не мог. Это похоже на то, как поторапливают собачонку, когда она отстает от хозяина, и я сильно-сильно кусаю губу, выдерживая взгляд твоей подружки, которая, кажется, только заметила меня. Когда вы, держась за руки, как влюбленная парочка, идете вперед, я быстро смахиваю злые, обжигающие слезы, неторопливо двигаясь вслед.
***
Так пьяняще пахнет осенью.
Так волшебно серебрится закат, скрываясь за неприступными стенами грозного Тауэра.
Так чарующе звучит твой смех, посылая по коже россыпь мурашек.