- Ну что смотришь? Можешь радоваться, ты окончательно села мне на шею. Но это не навсегда, Кэролайн. Когда-то твои игры погубят тебя. Помни.
***
Япония, Токио, 2020 год, май, 01.30
- А потом я плакала всю ночь. А ты то обнимал меня, то оскорблял, то уходил, оставив в одиночестве. Что ты чувствовал тогда, Клаус? - Мы с тобой сидим на диване, когда ты задаешь этот вопрос, вырывая меня из омута горестных воспоминаний о событиях многолетней давности.
- Боль. Обиду. Грусть. Все то, что ненавидел в себе. Как же я презирал тебя за то, что ты снова заставила меня испытывать эти такие человеческие эмоции. Ты была моя! Тогда ты обязана была быть моей.
- Я и была. Просто ты не верил в это. Все дело в вере, Клаус. А ты не верил мне ни тогда, ни сейчас, иначе не прогонял бы, а понял бы, почему я уезжала. - Ты смотришь на меня так пристально, а потом проводишь кончиками пальцев по моей щеке, возможно пытаясь через прикосновение передать мне частичку той веры, которой ты научилась за эти десять лет, в отличии от меня. - Но я еще не закончила. Ведь мы не сразу уехали из Мистик Фолс. Далеко, не сразу…
========== Глава 23. Hysteria ==========
Глава написана под песню Muse “Hysteria”. Песню слушать не обязательно, но для атмосферы - желательно.
США, Мистик Фолс, 2012 год, октябрь
Прошло уже почти четыре месяца с той злополучной вечеринки. За это время мы с тобой отдалились окончательно, и теперь между нами не было ни физической, ни тем более духовной близости. Иногда, лежа в холодной постели и смотря невидящим взглядом в темный потолок, я представляла тебя с какими-то безликими девушками. В такие моменты я сильно зажмуривалась, так, чтобы глазам становилось больно, и чтобы эта боль вытеснила образы и яркие картинки, в которых ты прикасался к чужому телу, целовал чужие губы, шептал какие-то странности на иностранных языках кому-то другому. Не мне. Но избавиться от этих фантазий мне не удавалось, и я тихо плакала, уткнувшись носом в подушку и вслушиваясь в тишину в глупой надежде, что где-то там, на первом этаже, раздадутся твои шаги - вестник твоего возвращения. Но проходили часы, за окном начинал заниматься рассвет, заливая комнату бледно-желтым светом, а ты все не возвращался и я, вконец обессиленная, проваливалась в тяжелый, беспокойный сон.
В самом начале я пыталась извиняться, и слово “прости” срывалось с моего языка по сотни раз на дню. Я пыталась объяснять, я наплевала на гордость и ходила за тобой по пятам, лишь только бы не оставаться одинокой, не погибать в этом мире, стены которого все рушились и рушились, грозясь упасть на меня и уничтожить последние крупицы моей и так сломанной жизни. Сначала ты просто игнорировал мои извинения, сохраняя безразличие и хладнокровие, которые стал проявлять уже на следующее утро после приема, кажется позабыв, что ночью обнимал меня и дарил хотя бы молчаливое, но такое необходимое утешение и понимание. А еще через несколько недель тебе надоели мои извинения, и ты просто обхватил мое лицо ладонями, внимательно посмотрел в мои глаза и яростно прошипел сквозь сжатые зубы:
- Я больше не хочу слышать твоих извинений по поводу той ночи. Никогда.
С тех пор для меня все закончилось. Я так и не была прощена, а твое внушение не позволяло мне ничего объяснять и вообще говорить о ситуации с Деймоном.
Так начался период моего одиночества. Иногда ты позволял приходить ко мне Елене и Бонни, но они проявляли все меньший энтузиазм к подобным встречам и приходили все реже. Изредка ты сопровождал меня на кладбище, где я часами сидела возле маминой могилы, глотая соленые капли слез. Все остальное время я чувствовала себя принцессой-невольницей, ведь я жила во дворце, могла часами бродить по узким тропинкам между цветочных клумб, либо огромных и величественных тисов и тополей, которые молчаливыми громадами возвышались по всей площади огромного сада, но не могла выйти без твоего непосредственного разрешения и сопровождения.
С наступлением осени я окончательно погрузилась в апатию и только где-то внутри копилась, зрела, бурлила та истерия, которая все чаще вырывалась наружу, уничтожая какие-либо страхи и опасения. Я все больше хотела чего-то фатального, того, что либо убьет меня, либо вернет мне прежнего тебя. Родного тебя.
***
Сегодня на улице холодно, небо затянуто серым покрывалом облаков, ветер кружит в водовороте желтые, красно-коричневые и бурые листья. Я сижу на балконе одной из гостиных на третьем этаже, просто на полу, прислонившись к кованной бронзовой решетке спиной, подтянув колени к груди, и рассматриваю обстановку комнаты, хорошо видную мне через открытые балконные двери. Резкий, порывистый ветер треплет мне волосы, шелестит в складках одежды, и иногда я даже ощущаю тяжелые, ледяные капли дождя, которые падают с свинцовой черноты небес, но меня не особо это волнует, и я продолжаю наполнять стакан янтарным виски из уже почти пустой бутылки. Алкоголь - мой лучший друг в последнее время.
Когда ты входишь в гостиную, и видишь меня, то ничего не говоришь, лишь неодобрительно поджимаешь губы, заметив бутылку, и садишься за стол невдалеке от двери, ведущей на балкон. Ты часто рисуешь здесь, и на столе множество набросков и палитр с цветастыми масляными и акварельными красками. Возможно, именно тот факт, что ты часто проводишь здесь время стал решающим, когда я выбирала место, где можно напиться.
Сейчас капли дождя падают все чаще, но я даже не думаю подниматься, разрываю пакет крови, который я захватила с собой, выливаю немного алой жидкости в стакан, добавляю туда же спиртное и медленно перемешиваю своеобразный коктейль указательным пальцем, удовлетворенно усмехаясь, когда ты с отвращением наблюдаешь за моими манипуляциями. Хоть какие-то эмоции, и на том спасибо.
- Хочешь? - Я кивком указываю на стакан, ты же смотришь на меня, как на умалишенную и, не предавая своей новой манере общения со мной, холодно и сдержанно отвечаешь:
- Нет. Не люблю смешивать.
- Как знаешь. - Я равнодушно пожимаю плечами, салютую тебе бокалом и добавляю: - Твое здоровье! - Произнеся этот почти издевательский тост, я быстро пью, ощущая, как дождевые капли все сильнее барабанят по полу, мочат мою одежду и волосы. Тело пронизывает дрожь, и в душе снова поднимается волна этого истеричного состояния, когда хочется погрузиться в беспамятство, где не будет этого напускного равнодушия, которым прикрывается разрушительная стихия, бушующая внутри.
- Ты такая отвратительная, когда пьяна. - Ты говоришь это, как будто сам себе, не смотря на меня, а продолжая смешивать краски. Но я слышу и громко смеюсь, не беспокоясь, что со стороны наверняка выгляжу чокнутой алкоголичкой.
- Серьезно? А я думала, что всегда отвратительна, как большая куча дерьма. Или грязи? Как там ты меня называл? - Я прищуриваю глаза, склоняю голову набок, наблюдая за тем, как вспыхивают недовольством твои глаза. Да, сегодня я молодец, определенно. Может еще немного, и ты перестанешь играть в столь неподходящую тебе роль каменной глыбы?
- Слушай, хватит там сидеть.Во-первых, ты уже вся мокрая, а, во-вторых, в таком состоянии ты вряд ли способна сказать что-либо разумное. - Ты снова отворачиваешься от меня, а я сжимаю стакан с такой силой, что он взрывается мириадом крошечных осколков, ранит мне руку, но это ничто, по сравнению с той яростной агрессией, которая клокочет у меня где-то в горле, огненной лавой течет по жилам и заставляет меня огрызнуться, сдобрив фразу максимально ядовитыми интонациями.
- Так внуши мне вообще не разговаривать и моргать почаще. Буду у тебя, как настоящая Барби. - Ты, Клаус, выбрал не ту тактику, потому что твоя сдержанность вызывает у меня только злость, желание кричать и топать ногами, вцепиться ногтями тебе в лицо. Быть может, я мазохистка, а может просто хочу, чтобы тебе не было настолько плевать на меня. Ты никогда не был ко мне столь равнодушен.
- Пошла вон! Не собираюсь слушать твой пьяный бред. - И все этот чертов, проклятый холодный тон! Так и хочется взять раскаленную кочергу и всунуть тебе в задницу.
- Хорошо. Я пошла. - Решение приходит ко мне столь быстро, что назвать это планом не поворачивается язык. Это риск, это фатализм, возможно, это самоубийство, потому что сейчас я не уверена, что для тебя будет иметь хоть какое-то значение мое безумие. Я неловко поднимаюсь на ноги, уже абсолютно мокрая, и холодные струйки льются по лицу, смешиваются со слезами, впитываются в одежду, которая противно липнет к телу. Еще одно мгновение, и я, оперевшись руками о бронзовую ограду балкона, перекидываю одну ногу. Ограда невысокая, всего лишь доходит мне до талии, но я настолько пьяна, что даже вампирская координация не позволяет так же легко и быстро перекинуть и вторую ногу, поэтому я неуклюже цепляюсь пальцами за скользкий металл.