- Нет, я не хочу… Я не буду. Я больше не буду. – Только Господь Бог знает насколько это унизительно – просить тебя, умолять. Это так противоестественно всей моей природе, всему, во что я верила и к чему стремилась. Но иногда нет другого выхода, и когда перед глазами пляшет алое марево боли, уже не остается выдержки и гордости. Только мольбы и слезы.
- Маленькая моя, конечно ты не будешь. Глупенькая… - Ты притягиваешь меня ближе к себе, второй рукой бережно заправляешь прядь волос за ухо, кончиками пальцев проводишь по щеке, вытираешь дорожки слез, стекающие по ней. Ты смотришь на меня этими своими ангельскими глазами, и я не знаю, чего мне ожидать – смерти или помилования.
Ты быстро даешь мне ответ, когда сжимаешь пальцы на моем горле. Ты наконец-то отпускаешь мою руку лишь для того, чтобы подтолкнуть меня к кровати, стоящей в нескольких метрах позади. Ты несильно толкаешь меня в плечо, но этого достаточно, чтобы я упала на мягкую поверхность кровати, с непониманием наблюдая за твоими действиями.
- Что ты делаешь? – Этот вопрос непроизвольно срывается с моего языка, когда ты механически, абсолютно спокойно, начинаешь расстегивать пуговицы на своей рубашке.
- Ты красивая, куколка. Я так люблю слезы, люблю, когда говорят «пожалуйста, я больше не буду». В этом есть что-то первобытное, возбуждающее – власть мужчины над женщиной, сильного над слабым… - Я не понимаю твоего ответа, да в этом и нет необходимости, потому что за время своей речи ты успеваешь стянуть рубашку, взяться за ремень… Я только отползаю повыше по кровати, подтягивая колени к груди и обхватывая их дрожащими руками.
- Клаус! - Твое имя с каждым разом все легче срывается с моего языка. - Перестань! Ты же не будешь? Что ты?.. – Ты так небрежен в движениях, так уверен в себе, так непробиваем, что не видишь смысла объяснять очевидное мне, глупой девчонке.
Тебе хватает мгновения, чтобы перехватить меня, намеревающуюся воспользоваться своей последней надеждой и вырваться в переполненный вестибюль гостиницы. Ты дергаешь меня за волосы, прижимаешь мою спину к своей обнаженной груди и шепчешь с этими своими мурлыкающими интонациями просто мне в ухо:
- Непослушная… Именно это мне и нравится в тебе, куколка. Я даже не хочу, чтобы ты становилась чересчур смирной. Посмотрим, сколько у тебя силенок, девочка.
У меня их нет. Силы покидают меня так быстро, до отвратительного легко ты одерживаешь очередную победу. Ты целуешь меня в шею, проводишь по венке языком, чертишь линии, немного надавливая зубами, оставляя на бледности кожи розоватые полоски. Ты сдерживаешь мои истеричные попытки вырваться одной рукой, и я чувствую себя ужом на сковородке, также само горя в удушающей агонии переполненной боли, ненависти и страха, и не имея никакой возможности бороться, отстаивать свою умирающую душу. Лишь когда мне удается ударить тебя локтем в живот, ты яростно рычишь, сжимая зубы на коже моей шеи, и я болезненно всхлипываю, отравленная ядом твоего укуса.
В те мгновения я считаю смерть благом. Я даже надеюсь, что вот сейчас ты отшвырнешь меня в угол, как испорченный товар, и позволишь мне просто сгнить заживо. Конечно же, ты поступаешь иначе. Ты рывком разворачиваешь меня к себе, ты быстрым движением прикусываешь собственную нижнюю губу с такой силой, что по твоему подбородку стекают потеки ярко-алой крови. Ты смотришь на меня своими красными, с янтарными всполохами, глазами и прижимаешься своим ртом к моему. Это не поцелуй. Это насилие. Это демонстрация твоей силы и власти.
Я не помню, когда оказываюсь на кровати, не различаю уже какого вкуса твоя кровь, не понимаю, когда ты прокусываешь мою губу, смешивая кровь воедино, заставляя меня вымещать всю ярость и ненависть в этих укусах, в ногтях, впивающихся в твои плечи, в яростном рычании сквозь зубы, когда твои перепачканные красным руки скользят по моей одежде разрывая, стягивая, обнажая… Все попытки остановить тебя такие жалкие… Тебе достаточно просто сжать мою ладонь, чтобы заставить меня задыхаться от боли, в то время, как ты продолжаешь властвовать над моим телом.
- Не надо… - я хриплю это из последних сил, яростно сжимая окровавленными руками простыни в разводах крови. Ты смотришь на меня несколько мгновений так внимательно, как будто действительно раздумываешь о возможности отпустить меня. Конечно же, это все самообман, потому что твои руки снова скользят по изгибу плеча, по округлости груди, по животу, так по-хозяйски погружаются в складки плоти. Ты не делаешь больно физически, но моральное уничтожение значительно страшнее. Ты склоняешь свое лицо к моему, почти соединяешь наши губы, тихо шепчешь одно-единственное слово «привыкай» и входишь в меня плавным, даже осторожным (Господи, какая ирония!) движением.
Кукла неподвижна.
Кукла бездушна.
Ее сердце не бьется.
Ей не больно.
Мне же больно. И каждое твое движение, каждый толчок, каждый стон, срывающийся с твоих губ, я проклинаю. Будь ты проклят, Клаус. Я никогда не прощу тебя.
***
Япония, Токио, 2020 год, май, 23.27
- Хм… Тебе не кажется, что мы можем остановиться на этом эпизоде? Мне не было тебя жаль, Кэролайн, понимаешь? Никогда не было жаль.
Мы с тобой лежим на мраморном полу, смотря на черный потолок. Прошло каких-то полчаса, за которые ты успела рассказать мне о первых днях нашего совместного существования. Твоя голова покоится у меня на груди, прядь твоих волос лежит у меня на щеке, и я чувствую легкий запах фрезий. Ты любишь фрезии. Любишь рассвет, мелодрамы, молочные коктейли и ходить босиком в лондонском Гайд-парке. Ты любишь миллионы вещей, которые заставляют тебя смеяться. А я люблю твой смех, движения и свое имя из твоих уст.
- Врешь, Клаус. Не надейся, моя исповедь только началась. Давай-ка вспомним Париж…
========== Глава 5. Странная знакомая ==========
Мои дорогие читатели, эта глава небольшая и довольно-таки скучная, но для общей картины она важна, поэтому простите мне все недочеты.
Париж встречает нас серостью неба, холодной моросью и пронизывающим ветром. Я рада спрятаться в салоне такси, уткнуться лбом в холодную поверхность стекла и безразлично рассматривать мелькающие за окном улочки. Ты сидишь рядом и смотришь на меня. Я не вижу, просто чувствую. Кто бы мог подумать, что я научусь чувствовать твой взгляд?
В то утро, в Сан-Франциско, ты зашел в мою комнату как ни в чем не бывало, бросил на кровать вещи (надеюсь, ты не снимаешь их со своих жертв), коротко наметил план наших сборов и ушел. Во время полета я притворялась спящей, не зная, как теперь вообще существовать в твоем присутствии, как дышать, как думать. Ты забрал у меня все… Душу, гордость, свободу, семью, тело…
Сейчас же мы останавливаемся перед небольшим зданием в стиле ампир, дверь передо мной распахивает услужливый водитель, и я медленно выхожу под моросящий дождь, вопросительно смотря на тебя.
- Это что гостиница такая? – Эти слова первые, которые я говорю тебе после той ночи. Ты так странно смотришь на меня, а потом усмехаешься почти по-доброму, и отвечаешь:
- Нет, конечно. Это мой дом. Идем, не стесняйся, - ты обхватываешь мою кисть пальцами и ведешь меня за собой. Мы не успеваем даже подняться на крыльцо, когда перед нами распахивается дверь, и в проеме показывается женщина лет сорока.
- Клаус, сукин ты сын, я же просила не водить сюда еду! Я устала мыть пол!
- Блайт, она не еда. И вообще, мы с тобой не виделись два года, могла бы и дружелюбнее меня встретить. Кстати, ты прекрасно выглядишь. – Ты произносишь это с улыбкой, обнимая женщину за плечи и целуя в щеку.
- Menteur! Qui est cette fille?* - Я не понимаю ни одного слова, которые бегло произносит эта брюнетка, все так же продолжая стоять на крыльце. Дом поражает своей вычурностью, изящностью и правильностью форм, поэтому мне хватает впечатлений, чтобы отвлечься от разговора, который вы двое явно хотите скрыть от меня, перейдя на французский.