- Что? Я предала? Ты просто сошел с ума, Клаус! Уйди! Слышишь меня?! Что ты хочешь от меня? Что же ты за эгоист такой? - я не могу сдержать безумный хохот и слезы, чувствуя как где-то в животе зарождается комок той истерики, которая вот-вот грозится вырваться наружу, окончательно лишив меня выдержки и разума. Я толкаю тебя ладонью в грудь, но ты не позволяешь мне вырваться из той западни, в которой я оказалась. Ты упираешь ладони в стену по бокам от моей головы, вжимаешься своим телом в мое, не позволяя мне даже шевельнуться, а лишь давая возможность всхлипывать и глотать слезы.
- Перестань! Мне надоела твоя показная истерика! Не будь такой лицемеркой! - ты зло шипишь, приблизив свое лицо вплотную к моему. А у меня нет сил отвечать, потому что я раздавленна огромным грузом воспоминаний, страданий, переживаний, которые душат меня, заставляют оседать на пол, сдирая локти до крови о шершавую поверхность стены. Но ты дергаешь меня за запястья, трясешь сильно, и я действительно чувствую себя куклой. Тряпичной, безвольной, обмякшей в жестоких объятиях, готовой упасть под ноги бесформенной тряпкой, погибнуть наконец-то. Лишь бы не чувствовать ничего.
- Никлаус, перестань! Перестаньте оба! - я вздрагиваю, когда слышу голос Никки. Ты же небрежно произносишь, ни на мгновение не отводя от меня взгляд:
- Николетта, уйди.
- Черта с два, Никлаус! Ты в моем доме! Идемте вниз, нам очень многое нужно обсудить. Ну же! - несколько мгновений ты продолжаешь стоять неподвижно, пока я пытаюсь выровнять дыхание, но потом все же медленно отстраняешься и коротко киваешь, властно обхватываешь мое запястье ладонью и тащишь вслед за собою…
========== Глава 41. My obsession ==========
Я не планировала сегодня писать главу, но услышала песню, текст которой попал в абсолютное “яблочко” по настроению. Я не удержалась, поэтому прошу прощения за ошибки, писалось очень быстро. Песня Cinema Bizarre “My obsession”. Слушать оооочень желательно, там потрясающий по смыслу текст.
На улице занимается рассвет, небо стремительно светлеет на горизонте, а снег все так же медленно падает, оседая мокрыми хлопьями на оконном стекле. Я сижу на холодном полу, прижавшись спиной к кровати и невидящим взглядом смотрю в окно. Лишь бы не смотреть на тебя, сидящего напротив. Тоже на холодном мраморе, но возле двери. Твои глаза закрыты, только ресницы дрожат, отбрасывая длинные тени на щеки. Я чувствую себя опустошенной, пустой оболочкой, плотью без души. Может быть ты чувствуешь себя также.
Это неудивительно, ведь весь вечер и ночь наши эмоции сменяли друг друга с безумной скоростью. Многое было сказано, о многом мы смолчали. Мысли метались в голове, но я не имела ни сил, ни желания собирать их воедино. Как смириться с тем, что причиной, приведшей к годам разлуки, была обычная хитрость, придуманная Ребеккой и Элизабет? Я все еще помню неверие в твоих глазах, когда я, сбиваясь, рассказывала о записке, оставленной мне. Я помню, как ты сначала спокойно объяснял, что написал те слова, но адресовал их Лиз. Она всегда гуляла по утрам, и в тот раз тоже ушла, хотя накануне ты и просил ее остаться, чтобы успеть поговорить до отъезда. Она ослушалась, и ты решил прогнать ее письменно, без личного объяснения, передал записку Ребекке, а вот твоя сестра, воспользовавшись отсутствием обращения в тексте, просто “случайно” перепутала адресата. А потом ты кричал, и спрашивал, как я могла поверить, почему не дождалась, какое имела право нарушить слово, которому ты верил. Я не отвечала, потому что мне было больно. А еще потому что я злилась на тебя, но ярость бурлила внутри, не вырываясь наружу. А потом пришла пустота, и вопросы - миллионы вопросов - на которые невозможно было ответить.
И вот сейчас мы сидим напротив, и просто молчим уже который час. Иногда я чувствую на себе взгляды, но не оборачиваюсь. Лишь когда ноги немеют окончательно, я медленно поднимаюсь и подхожу к окну, рассматривая волшебные морозные узоры на стекле.
- Это был просто повод уехать? - твой голос причиняет боль, твой вопрос же, напротив, заставляет усмехнуться невесело и сердито поджать губы.
- Считаешь, что я вру? Спроси у своей сестры. Или ты уже спрашивал? Ну и как? Правду сказала? - я знаю, что делаю тебе больно. Ребекку ты любишь больше всех, и, Богом клянусь, я бы многое отдала, чтобы найти способ скрыть от тебя ее участие в этом фарсе. Но поздно уже. Слишком поздно, Клаус.
- Ты не поняла вопрос. Я спрашиваю, испытала ли ты облегчение, когда подумала, что я отпустил тебя? - мне хочется захохотать, настолько нелепо для меня звучит твой вопрос. Облегчение? Нет, я чувствовала себя брошенной, потерянной, ненужной, но никак не свободной. Я разучилась быть свободной.
- Нет. Меня никто и нигде не ждал, - я чувствую, как мой голос дрожит, поэтому спешу крепко стиснуть зубы и добавляю уже твердо: - Я просто растерялась сначала, но потом взяла себя в руки, и все стало замечательно. - Вру. Как же безбожно я вру. Но я не буду описывать тебе мой ад. Ты не поймешь.
- Замечательно, - ты эхом повторяешь мое последнее слово, в твоем голосе слышится обида, и уже совсем скоро ты даешь понять, чем она вызвана. - То есть, пока я искал тебя, пока сходил с ума, мысленно уже похоронив, тебе было замечательно?
Я все же оборачиваюсь, сажусь на свое излюбленное место на подоконнике и несколько минут просто смотрю тебе в глаза. Раньше я бы думала, как ответить, чтобы не рассердить тебя. Раньше я бы боялась умереть, потерять кого-то. А сейчас мне некого терять. Никки ты не тронешь, как бы не злился на нее. Да и Стефана, как выяснилось во время откровений сегодняшней ночи, ты знаешь очень давно. Ты заставил его вспомнить далекие годы, тем самым и для Стефана превратив эту ночь в преисподнюю, вернув все самое болезненное из прошлого. Что касается Деймона, то мне уже и не верится, что когда-то между нами что-то было, что были времена, когда я и жизнь отдала бы за него. Умереть я тоже не боюсь. Есть вещи пострашнее смерти. Поэтому я не раздумываю, говоря то, что чувствую, не подбирая правильных или осторожных слов.
- Неужели ты настолько большой собственник, Клаус? Я же всего лишь вещь, ты не раз давал мне это понять. Так зачем такие жертвы? Хочешь превратить мою жизнь в ад, наказать?
- Я не буду отвечать на глупые вопросы, - ты злишься, как я и предполагала, а потом все же поднимаешься на ноги и, подойдя к шкафу, открываешь дверь, сгребая мою одежду в охапку и бросая на кровать.
- Что ты делаешь, Клаус? - равнодушно интересуюсь я. Я чувствую себя странно, как на качелях: эмоции то захлестывают меня, накрывают с головой, и тогда мне хочется и плакать, и смеяться, и обнять тебя крепко-крепко, и прогнать, как можно дальше, а уже через мгновение мне плевать буду ли я с тобой или одна, жива или мертва, счастлива или несчастна. Что-то во мне сломалось давно, и даже годы не смогут излечить меня полностью. Я не смогу заполнить ту пустоту, которая образовалась во мне.
- Собираю твои вещи, - не поднимая на меня взгляд, отвечаешь ты, перебирая платья, в которых я так привыкла ходить здесь. Через минуту ты раздраженно бросаешь одежду на кровать и, пожав плечами, произносишь: - Впрочем, это тебе не пригодится. Купим все заново.
- Я с тобой не поеду, - я не знаю, почему говорю так. Я ведь счастлива видеть тебя, я жадно поглощаю каждую черточку твоего лица, бережно прячу воспоминания о всяком слове и взгляде в глубины сознания, откуда буду доставать их холодными ночами, когда меня будут вновь душить рыдания. Ты не чужой мне, ты необходимый, ты тот, благодаря кому я жила, когда не осталось ничего: ни семьи, ни веры, ни надежды. Лишь ты. Все мое существование. Но сейчас я чувствую, что не могу так больше. Что просто растворюсь в тебе, стану тенью, подчинюсь, как делала это сотни раз, и тогда меня больше не будет. Лишь боль меня очищает, лишь борьба с моими внутренними демонами убеждает меня, что я жива, лишь усилия, которые мне приходится приложить, чтобы преодолеть наваждение, позволяют мне сохранить внутреннюю сущность, хотя бы те крупицы былой Кэролайн. Это больно до одури, но это правильно. Ведь иначе я снова буду куклой, ты будешь дергать за нити, и никогда между нами не будет той настоящей, а не притворной, иллюзорной искренности, в которой я нуждаюсь, чтобы окончательно стать твоей, любить тебя всяким, - будь ты убийцей и монстром, - вверять тебе все мои тайны и детские надежды. Я не соглашусь, Клаус, не так.