Иногда я молюсь. Знаю, что Бог не слышит меня - исчадие ада, но не могу остановить горячечный шепот, срывающийся с потрескавшихся губ. Я прошу не о себе. Слишком большая наглость. Я прошу о тех, кто жив. Не знаю, есть ли ты в этом списке, просто хочу верить, что да. Тешить себя иллюзиями теперь мое любимое занятие.
Чувствую, что темнота рассеивается, сменяется серостью очередного сновидения, и вот я почти счастлива. Я жду тебя. Но в этот раз меня прерывают, как будто кто-то хватает за ноги и вновь затаскивает в черную воду, не позволяя глотнуть морозный, такой необходимый воздух. Несколько мгновений я еще барахтаюсь в мутном болоте, отделяющем реальность от иллюзии, но потом обреченно затихаю, осознавая, что что-то или кто-то вновь вернуло меня в темноту моего гранитного саркофага. Открывать глаза лень. У черного нет оттенков, мои глаза здесь совершенно не нужны. Зато обоняние сказало многое: я чувствую терпкий запах виски и сладость крови. Сглатываю вязкую слюну. Ощущаю, как она царапает пересохшее горло, но это вполне терпимо. Наверное, у меня уже та стадия голода, когда слабость и апатия - все, что ощущаешь. Чтобы поесть нужно открыть глаза, разомкнуть сухие губы, произнести слова мольбы, а у меня нет сил. Я хочу назад - в гротескность серого сновидения, где увижу тебя. Будь я живой, я бы, наверное, уже распухла от голода, но я мертва, поэтому моя кожа иссохла и теперь тонким пергаментом обтягивает кости.
- Ужасно выглядишь, - произносит знакомый мне голос. Перед закрытыми веками пляшут янтарные звезды. Красиво. - Глаза открой! - Щеку обжигает пощечиной, а мне хорошо. Я испытываю какое-то примитивное извращенное удовольствие от крови, текущей из носа и стынущей мелкими каплями на губах. Это больно, а значит я жива. Я еще хочу. Сильнее. Чтобы когда мой палач уйдет, я могла упиваться этим ощущением агонии, усиливать свое страдание, кусая избитые губы, и понимать, что жива, жива, еще пока жива.
- Иди ты нахер, - усмехаюсь я. Звезды перед глазами становятся зелеными. Или это не зеленый? Я, кажется, забыла, как называются цвета.
- Вот теперь я понимаю, что в тебе находил сын Эстер, - с каким-то щенячим восторгом пропевает мужчина. Он разочаровывает меня. Я жду иного! Ну же! - Ты так и не сломалась. Упрямая. Или ты больше нравилась ему в роли течной суки? У тебя очень подходящий образ, деточка.
- Правда? Буду знать, - равнодушно протягиваю я. Он что и правда думает, что подобное может меня разозлить? Мои с тобой отношения слишком сложны для примитивного садиста, для которого единственная радость в жизни истязать подобных мне.
- Глаза открой! - шепчет он где-то близко от моего лица. Противно.
- Не хочу. И не склоняйся так близко, если не хочешь, чтобы я откусила тебе нос, - я демонстративно облизываю губы, он же обхватывает меня за волосы и впечатывает затылком в камень. Больно. Хорошо.
- Не угрожай мне, девочка. Тебе никто не поможет, неужели ты еще не поняла? Ты проживешь столько, сколько я позволю, - хрипит он где-то совсем близко. Жажда душит, но я почему-то даже не думаю о попытке впиться клыками ему в шею. Смысл? Если его слова правда, то борьба бессмысленна.
- Мне плевать, - я хмыкаю, концентрируясь на боли в голове. Хочется чувствовать себя живой, хотя бы немного. А потом я приму смерть с надеждой, что наши с тобой чистилища будут где-то рядом.
- Серьезно? А так? - Он бьет по коленной чашечке чем-то холодным. Фонарик что ли? Я улыбаюсь. Я сошла с ума. Но мне хорошо. Это новое пятно в моем черном мире. Оно кровавое. Яркое.
- Хорошо, - шепчу я. Наверное, он удивлен моей неожиданной склонностью к мазохизму. Ему не понять, что в этих холодных стенах я - ничто. И восприятие мое искажено. Здесь любая эмоция - благодать.
- Хм, забавная ты, - смеется он. - Чокнутая, конечно, но забавная.
Он гладит мое плечо. Теплые пальцы, загрубелые от мозолей. Противно. Но даже отвращение в моей пустоте желанно. Бретелька платья скользит вниз, почти полностью обнажая грудь. Его ногти царапают кожу, и я все же устало открываю глаза. Синий свет рассеивает мглу, по влажным стенам пляшут тени, беснуются в дьявольской вакханалии. Даже если эти тени бесы из преисподней, я не хочу, чтобы они уходили. Не хочу оставаться в своем безвременном вакууме одна.
- Как тебя зовут? - вопрос нелеп. Какая разница, черт возьми? Но мне почему-то интересно знать, каково имя человека, от руки которого я, возможно, умру.
- Эрик, - отвечает он. Я явно удивляю его сегодня.
- Если ты охотник, то почему до сих пор не убил меня?
- Скучно. Быстро. А ты что так жаждешь умереть? - я игнорирую его последний вопрос. Я и сама не знаю ответ. Я просто хочу быть рядом с тобой. В этом мире или в каком-то другом. Я буду стараться выжить, если ты жив. Я приму смерть с благодарностью, если встречу тебя за чертой.
- Значит ты просто неудачник, единственной радостью которого являются издевательства над вампирами? - я выгибаю бровь, издевательски кривлю губы. Эрик бьет меня наотмашь по лицу. Цепи жалко звенят.
- Заткнись, сука! - выплевывает он зло. Интересно, почему? Неужели я попала в яблочко, и он и правда неудачник за стенами пещеры, в том другом, светлом мире? - Я тебе говорил, что язык отрежу? Говорил или нет? - каменные стены искажают звуки. Последнее “нет” повторяется снова, снова и снова. Кажется, это злит Эрика еще сильнее. Он и вправду достает из-за пояса джинсов нож, точным движением рассекает кожу от виска до самого подбородка. Я даже вскрикиваю. Неожиданно. И страшно. Немного. Как бы там ни было, я еще не окончательно сошла с ума и мне не очень хочется быть разрезанной на куски.
- Убьешь?
- Нет. Слишком легко. Ты будешь просить, будешь умолять меня о смерти, - цедит он, выводя кровавые узоры на моей щеке. У меня дежа вю. Когда-то ты говорил похожие слова, и тебя я действительно просила. Но ты всегда был хищником, покоряться тебе было естественным, а этот мужчина - обезумевшая собака, недостойная ни единого всхлипа, ни одного “пожалуйста”.
Я запрокидываю голову, глядя в черноту далекого-далекого потолка. Жалко, что звезд нет. Я бы хотела найти наши созвездия. Я бы хотела убедиться, что в нем нет новой звезды - твоей. Возможно, стоит попытаться впиться в руку, которая часто мельтешит перед моим лицом, но сейчас я не чувствую голода. Он оттеснен другими эмоциями, а касаться грязной кожи этого безумца просто так я не хочу.
- Ледяная, да? - хрипит он. Слышу треск ткани, он разрывает платье окончательно. В одно мгновение пугаюсь. Если этот ублюдок решит, что может использовать меня в качестве сексуальной игрушки, то я, клянусь всеми святыми, разорву его в клочья. И это будет долгая смерть. Никто и никогда не тронет меня так. Больше нет. Только ты.
- Я бы тебе не советовала, - рычу я, когда он поддевает ножом трусики - единственное, что на мне осталось - и с легкостью разрезает ткань.
- Думаешь, я буду тебя трахать? Ты же мертвец, деточка. Я не такой извращенец, - он хохочет. Его настроение слишком быстро меняется. Сейчас мне кажется, что называя его сумасшедшим, я не оскорбляю его, а просто констатирую факт. Лежать перед ним голой стыдно. Если бы ноги были свободны, но и они прикованы к колодкам. Я словно распята на позорном кресте, как падшая женщина, и каждый желающий может плюнуть мне в лицо. - А тебе что хочется? Грязная шлюшка привыкла раздвигать ноги, да?
Я молчу. Мне нечего сказать. Я знаю, что он так просто меня не оставит, поэтому заранее стискиваю зубы. Главное, не кричать. Сейчас мне уже не хочется испытывать боль. Ее слишком много. Но кто же будет интересоваться моими желаниями?
Эрик ведет ножом по шее. Там все еще больно, прошлый порез толком не зажил. Стальное острие царапает края, срывает корочку запекшейся крови. Рана открывается, грудь вновь заливает алым и таким теплым. А потом Эрик размахивает ножом словно мясник, планирующий освежевать животную тушу. Он выводит на груди цветы. Целое поле красных роз на белоснежной коже. На бедре он рисует солнце. И лучи. Много-много. Чистого “полотна” на моем теле почти не остается, лишь живот, и Эрик, приговаривая “как красиво”, начинает творить новый “шедевр”. Наверное, это змея. У нее резкие изгибы и толстые, глубокие линии. Мне кажется, что скоро я увижу собственные кишки в разрезах, губы мелко дрожат, а зубы крошатся. Но я терплю, терплю, терплю… В память о нас. В память…