Гилберта трясло. Он изрядно вспотел, но не позволил себе выказать слабость и усилием воли открыл глаза.
— Ну, как самочувствие? — буднично поинтересовался Мёрнен.
— Слишком… изматывающая процедура. Мне… потребуется отдых, — с трудом выдавил кадет, пытаясь отдышаться.
Спикер Совета подождал, когда ноги кадета перестанут дрожать, и выключил кандалы. Прозрачные пластины растворились в воздухе, словно их и не было, оставив после себя голую каменную плиту с синими наплавками. Гилберт устоял на ногах, но поспешил усесться в кресло, заботливо подставленное Мираной.
— Следующий, — произнёс Мёрнен.
Кара переглянулась с Фонтером. Курсант закусывал губу, но всем своим видом старался излучать решимость. Даже ему было известно, что такое самоуважение, и Тиден не мог просить девушку идти первой.
Но если бы в училище проводился экзамен на упрямство, даже Гилберту не удалось бы взять высший бал, имея в сокурсниках Каранею. Крепко сжав кулаки, девушка прислонилась к плите и с вызовом посмотрела на спикера. Пора было узнать, как это колдовство ощущается в роли жертвы, а заодно размять голосовые связки — Кара даже не надеялась стерпеть боль столь же стойко, как Гилберт.
Кандалы сомкнулись на руках и ногах, обездвижили тело и плотно прижали голову к плите, ещё тёплой после Гилберта. Мёрнен отошёл к столику и на короткое время пропал из поля зрения, а вернувшись, не стал медлить и протянул пальцы к левому виску курсантки.
Прохладная жидкость коснулась кожи, а спустя мгновение превратилась в раскалённую лаву, ударив в голову мощнейшей волной жгучей боли. Не пытаясь сдерживаться, Кара издала пронзительный крик, но была настолько оглушена болью, что не услышала даже собственного голоса.
Раскалённый метал стекал вниз, ведомый пальцами безжалостного палача, и обжигал, казалось, не только кожу, но и саму душу, проникая в глубины сознания, разрывая голову на части.
Очертания Зала и стоявших вокруг людей накрыла лазурная пелена. Становясь всё плотнее и всё ярче, она била в глаза, и перед ослеплённым взором проступали в воздухе контуры незнакомых рун.
Уши заложило от гудения и тряски — в тысячу раз сильнее тех вибраций, что Кара заметила, наблюдая за клеймением со стороны. Казалось, весь мир вокруг неё рушился и раскалывался на части, знаменуя второе и окончательное уничтожение Теората.
А затем в этот круговорот боли, шума, звона и вспышек ворвался голос:
— СЛУШАЙ МОИ СЛОВА, КУКЛОВОД!
Громовой бас ударил в грудь, точно таран, едва не выбив душу из тела. Казалась глупой сама мысль о том, чтобы пытаться выслушать и запомнить чью-то речь в этом аду, разрывающему мир на части. И всё же прозвучавшая фраза отложилась, выжглась на стенках разума, словно её выплавили на самом естестве девушки раскалённым прутом.
— ИМЕНЕМ СОВЕТА КОМАНДУЮЩИХ ГОСУДАРСТВА ТЕОРАТ, ПРИКАЗЫВАЮ ТЕБЕ! ЗАЩИЩАЙ ГРАНИЦЫ ИМПЕРИИ ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ! НЕ ПОЗВОЛЯЙ НИ ОДНОМУ АРСАФИРСКОМУ СОЛДАТУ ИЛИ ГРАЖДАНИНУ ПРОНИКНУТЬ В НАШИ ПОДЗЕМЕЛЬЯ И ПУСТОШИ! ОТРИНЬ СВОИ НИЗМЕННЫЕ ЖЕЛАНИЯ! ВЫБРОСЬ ИЗ ГОЛОВЫ МИРСКИЕ МЫСЛИ И ЗАБОТЫ! СЕЙ УЖАС И ПАНИКУ В ИХ ВОЙСКАХ И ГОРОДАХ ДО ТЕХ ПОР, ПОКА ПОСЛЕДНИЙ АРСАФИРЕЦ НЕ СГИНЕТ С НАШЕЙ ЗЕМЛИ! УНИЧТОЖЬ КАЖДОГО, КТО ПОСЯГНЁТ НА НАШИ ГРАНИЦЫ! ТАКОВ ТВОЙ ПОЖИЗНЕННЫЙ И ПОСМЕРТНЫЙ ПРИКАЗ, КУКЛОВОД!
А затем резкий, бесцеремонный толчок вышвырнул Кару из ада. Вой и грохот прекратились, сияние перестало жечь глаза, боль уходила; и лишь лицо всё ещё терзал ожог, но после пережитого кошмара это жжение беспокоило не сильнее, чем зачесавшаяся макушка.
Ещё болело горло, так, словно она несколько минут не переставая вопила во весь голос, раздирая изнутри собственные связки. Наконец Кара окончательно пришла в себя и заметила, что её рот по-прежнему раскрыт в уже немом крике, как и глаза, бешено взирающие перед собой.
Девушка сомкнула челюсти; тут же застучали зубы, отдаваясь противным стуком в гудящей голове. Тело неимоверно трясло, ноги не держали, и лишь кандалы спасали девушку от падения на пол.
По спине стекал липкий пот; одежда была настолько мокрой, словно Кару во время экзекуции окатили водой из ведра. В последний момент — и с немалым усилием — она удержалась, чтобы не добавить к стекавшему поту ещё одну жидкость.
Мёрнен не стал задавать глупых вопросов о самочувствии и взмахом руки развеял кандалы. Пол ринулся навстречу Каре, но знакомые крепкие руки подхватили её и аккуратно усадили в кресло. Ещё с минуту Гилберту пришлось держать её за плечи, даже сидячее положение давалось девушке с трудом.
Вскоре снова загудели магические кандалы, смыкаясь на теле последнего кадета, а затем раздался крик. Если Тиден и пытался состроить из себя крепкого и стойкого мужчину, у него ничего не вышло.
Кара не обращала на кадета внимания, как и на его вопли. Первое время ей пришлось сосредоточиться на том, чтобы не свалиться со стула, а придя в себя, девушка нашла занятие поинтереснее, чем забота о надрывно вопящем Фонтере.
Всё ещё придерживая голову руками, Кара внимательно прислушалась к собственным мыслям, пытаясь уловить изменения, внесённые клеймом с руной контроля внутри. Но всё оставалось по-прежнему. Внутри себя девушка не ощутила ни нахлынувшей волны патриотизма, ни непреодолимого желания положить свою жизнь, защищая границы государства. Никуда ни делась ни неприязнь к городу и населяющим его людям, ни симпатия к Гилберту… ни назойливые мысли об одном деле, запланированном на сегодняшний вечер — последний вечер, который она проведёт в родном городе.
Девушка подняла взгляд на Гилберта, но едва ли смогла бы докричаться до него через вопли Тидена. Да и какие изменения мог ощутить этот курсант, с юных лет грезивший службой своей ненаглядной родине?
Гай Мёрнен в третий раз беззвучно зашевелил губами, и теперь Кара знала, кому адресованы проговариваемые им слова и с какой силой они прямо сейчас врываются в разум Фонтера, отпечатываясь в его застенках нерушимым, и в то же время совершенно неощутимым приказом.
Когда последнее посвящение закончилось, Гилберту второй раз пришлось поддерживать не стоявшего на ногах напарника и усаживать его рядом с девушкой, хотя Кара не отказалась бы посмотреть, как Фонтер грохнется на пол.
Подождав, пока все трое курсантов будут в состоянии слышать его слова, Мёрнен вновь заговорил:
— Обойдёмся без поздравлений — вы солдаты, а не артисты. И не просто солдаты. С этого самого момента вы перестаёте быть кадетами и вступаете на службу Теорату в должности кукловодов и звании офицеров третьего ранга. — Чуть помедлив, спикер добавил: — Формально вы находитесь в равном положении, и всё же, во избежание споров и разладов, в группе должен быть лидер.
— Давайте угадаю — это буду не я и не Фонтер, — сказала Кара.
— Верная догадка. Гилберт Айратон — как лучший из кадетов Зала Войны, ты назначаешься командиром своей группы.
Кадет, а теперь уже офицер, кивнул, и Мёрнен продолжил:
— Второе: вы уже наверняка заметили, что в вашем разуме не произошло никаких изменений. Так и должно быть. Как я уже сказал, руна контроля не действует постоянно, а включается лишь в те моменты, когда вам — надеюсь, конечно, что этого не произойдёт, — придёт в голову поступить вопреки полученному приказу.
— Это вы про тот приказ, что чуть не разнёс мне голову изнутри? — устало пробормотал Тиден, с трудом подняв голову.
— Он самый. До тех пор, пока вы верны возложенной на вас миссии, руна не сможет повлиять на ваши действия и решения. Вы по-прежнему свободно владеете своей волей и телом, а отслужив оговорённый в контракте срок, сможете вернуться на родину и жить полноценной жизнью, как обычный гражданин Теората.
— Пять лет, так?..
Гай кивнул.
— Контракт, подписанный каждым из вас на последнем году обучения, предполагает минимальный срок службы в течение пяти лет и считается действительным с того момента, как вы дали своё окончательное согласие и получили клеймо — то есть, вступает в силу прямо сейчас. По окончании этого срока и при наличии в училище подходящих кандидатов на замену любой из вас будет в праве уйти в запас и вернуться домой.