Дверь была не заперта, и, толкнув её внутрь, Кара вошла в дом. Судя по стоящему в воздухе запаху перегара, отец уже успел отметить повышение своей дочки. А может, он давно уже позабыл, на кого она училась — поводов для пьянки у Антеуса Нинкера всегда было в избытке.
Кара повела левой рукой, и по её сигналу зажглась кейсариновая лампа на потолке, залив комнату лазурным светом.
— А, Кара, р-радость мой-я!
Пьяный заплетающийся бас раздался сверху — он опять что-то забыл в её комнате. Грузная фигура отца, держась за перила, стала спускаться по лестнице, по пути отвечая на невысказанный вопрос:
— Я вот т-только приш-шёл, хотел заглянуть к теб-бе. Поздр-вить, так сказ-ть. А теб-бя ещё и н-не было. С хах-халем своим оп-пять развлекалась, д-да?
Кара молча наблюдала, как он спустился и едва удержался на ногах, встретив вместо очередной ступеньки ровный пол под ногами. Может, окажись он трезвым или свались спать в какой-нибудь канаве, не осилив путь до дома, всё бы обошлось. Она бы спокойно легла спать, а утром так же спокойно ушла на вокзал. Глядишь, наткнулась бы по дороге на ту самую канаву и ограничилась пинком на прощание.
— Я с-слышал, завтра ты уезж-жаешь, да?
Надо же, всё таки помнит, похвалила про себя Кара. Отец тем временем взял нужное направление и приближался к ней.
— Ну д-давай, дочка. Полюб-би папочку в последний раз. Больше в-ведь, мож-жет, и не свидимся. Помрёшь вот на с-службе, и буд-ду я тут сидеть, горевать.
Левая лапища отца легла ей на плечо, а вторая принялась нашаривать пуговицы на униформе.
В своё время Кара пыталась сопротивляться, но ни в тринадцать, ни в пятнаднадцать, ни даже в восемнадцать не могла ничего противопоставить исполинскому телосложению своего мучителя.
Не спас её и кадетский браслет, полученный на второй год после поступления в училище. Как назло, отец работал грузчиком на складе и имел свой, положенный по работе набор усиливающих заклятий. На любые попытки Кары применить магию он отвечал теми же рунами, словно издеваясь над её тщетными попытками сопротивляться.
Со временем она окончательно разучилась перечить отцу, и с тех пор лишь молча сносила его надругательства.
Непослушные пальцы наконец справились с верхней пуговицей. Синяки и переломы давно стали для Кары обычным делом, но вот форму отец никогда не портил. Видимо, даже крепкое спиртное не могло затмить его гордости за будущую карьеру дочери.
Кару нередко посещало желание пойти простым путём. Подождать, пока отец после очередной попойки не уснёт мёртвым сном, подкрасться к его кровати — или находиться там заранее, — призвать магический клинок и одним взмахом руки сделать его сон поистине беспробудным.
Что её остановило? Наверное, доставшееся от матери благоразумие, не способное ни утонуть в отчаянии, ни раствориться в слезах. Кара знала, что это убийство станет для неё приговором. Нет — её поездка в Арсафир не отменится, вот только отправится она туда уже не кукловодом, а одним из костяных солдат, полностью лишённая воли и сознания.
А ещё она знала, что её час рано или поздно настанет. И ждала. Ждала, когда подвернётся возможность исполнить всё чисто, так, что ни один законник не докажет её причастность, а если и докажет, его руки окажутся слишком коротки, чтобы дотянуться до кукловода — самоотверженного и почитаемого защитника границ, чья жизнь стоит несоизмеримо больше какого-то пьянчуги.
Вторая пуговица поддалась, ещё больше ослабив воротник.
Возможно, расскажи она всё Гилберту, не пришлось бы выслушивать его идиотские наставления. Но Кара помнила, каким прожигающим взглядом он смотрел на сокурсников, пытавшихся с ней флиртовать, и боялась, что, узнав обо всём, кадет наделает глупостей и перечеркнёт уже своё будущее. Нет, пусть и дальше думает, что её первый раз прошёл с кем-то из более расторопных сверстников. А со своими проблемами она разберётся сама.
Третья пуговица.
Последнее испытание.
Больше тянуть было нельзя. Перенеся вес на одну ногу, Кара вогнала колено отцу между ног — пока что без рунных усилений. Антеус мгновенно отпрянул и согнулся от боли, но девушка знала, что надолго это его не остановит. Не прошло и нескольких секунд, как скривившееся от боли лицо покраснело от ярости. Отец выпрямился и занёс кулак, готовый наказать дочь за столь дерзкий поступок.
Синяки получались большими. Они не проходили по несколько дней и в своё время вынудили Кару научиться пользоваться косметикой. Потом она непременно получала по ноге — той самой, которой посмела ударить отца, — и каждый раз надеялась, что дело ограничится хромотой на несколько дней.
Руна щита.
Громадный кулак врезался в мгновенно выросшую стену лазурной энергии — врезался и отскочил, не причинив никакого вреда.
Наруч и правда оказался на порядок сильнее простых кадетских браслетов — их щиты хоть и спасали он прямых попаданий, но совершенно не гасили отдачу и мало помогали против ударов отца, втрое превосходившего Кару по весу.
И всё же удар по щиту вышел слишком громким. Если так пойдёт и дальше, шум схватки привлечёт внимание соседей и прочих ненужных свидетелей. Значит, поиграться с папочкой не выйдет, да и зачем бы? Сегодня Кара стала офицером третьего ранга, и не к лицу ей, обученному солдату, было играться с жертвой и рисковать успехом всего предприятия.
Злобно зарычав, отец бросился на неё и повалил с ног, навалившись сверху и прижав руки к полу.
— Больше никаких щитов, девочка!
Отец уже не заикался, азарт и похоть отрезвили его. Кажется, ему даже нравилось, когда дочь пыталась сопротивляться, а не лежала, словно покойник, пытаясь отстраниться от мерзостей, творимых с её телом.
Придвинув правую руку Кары, отец зафиксировал её коленом, после чего взялся за левую. Пришло время испытать новые трюки.
Руна силы.
Наруч засиял, направляя в тело потоки небывалой мощи, многократно превосходящей силу любого смертного человека. Кара приложила небольшое усилие, и её рука стала отрываться от пола, словно её не держала громадная отцовская лапища. Антеус покраснел от напряжения и вцепился в предплечье дочери обеими руками. Его собственный браслет засветился, приводя в действие ту же руну силы, но Кара не дала ему больше ни секунды, направив раскрытую ладонь на широкую грудь в сальной рубахе.
Руна толчка.
Мощная ударная волна отбросила грузное тело назад. Несмотря на то, что ещё не успела освоиться с новым оружием, Кара идеально рассчитала силу удара. Не слишком слабо, чтобы хватило сдвинуть отцовскую тушу, но и не слишком сильно, чтобы не прибить ненароком и не приложить слишком громко о стену.
Поднявшись на ноги, отец злобно осклабился и сжал кулаки.
— Завтра же утром я доложу об этом в Совет, и никуда ты, дорогая моя, не уедешь! Останешься здесь, в Самет'Хоране, навсегда, со мной! Понимаешь, да?
Антеус не смог сдержать улыбки, а Кара решила, что, пожалуй, этой улыбке следует стать последней.
Руна клинка.
Увидев в руке дочери прозрачное лазурное лезвие, грузчик не сразу поверил своим глазам. Прежде она ни разу не решалась на подобное. Кулаки и зубы часто шли в ход, за что столь же часто ломались и выбивались, но до поножовщины дело ещё ни разу не доходило.
— Что, девочка, хочешь потанцевать? Ну, давай потанцуем!
Вспыхнула руна на браслете, и из его руки выдвинулся увесистый молот, такой же прозрачный, как и всё оружие, созданное энергией кейсарина. Но танцевать с ним никто не собирался.
Новая ударная волна пригвоздила Антеуса к стене, не давая пошевелить руками, оставляя ему лишь с ужасом наблюдать, как дочь подходит всё ближе, отводя руку с кинжалом для удара.
Больше всего Кару беспокоило клеймо на лице. Руна контроля могла в любой момент напомнить, что разум и воля девушки более не принадлежат ей одной. Вот сейчас, ещё шаг, ещё секунда, и в последний момент клеймо остановит, обездвижит её, не позволив совершить убийство.