— Но, насколько я понимаю, вы имеете право видеть дочку, даже если она живёт с матерью.
— Это так, но… Замечательный виски, я с вашего разрешения… — Он опять наполнил свой стакан. Отхлебнул, помолчал. — В моём случае… В суде моя благоверная вдруг заявила, что ребёнок не от меня. Хотя рождён был во время нашего брака, прошу заметить… Казалось бы, это довод не в пользу матери, скорее, в мою: я вырастил ребёнка, девочка любит меня и хочет жить со мной. Не говорю уже о том, что для меня… всё, что я ценил в жизни, было в этом ребёнке. Но мужчинам, по представлениям политической корректности, в родительских чувствах отказано, это монополия женщин. Знаете, что решил суд? Что я как отец должен платить алименты в размере четверти моей зарплаты — вот и все мои отцовские права… С тех пор я нигде ни одного дня не работал. А она в отместку спрятала ребёнка. Ну, это в прошлом, сейчас дочка уже взрослая женщина, студентка. — Он помолчал и еле слышным голосом добавил: — Взглянуть бы на неё хоть издали…
Залпом допив виски, мужчина поднялся с кресла:
— Благодарю за гостеприимство, виски выше всяких похвал, спасибо. Нет-нет, не удерживайте, мне надо идти, если я хочу остаток ночи провести в комфорте. Я имею в виду — на теплой решётке. А то ведь займут…
Следующие две недели оказались особенно загруженными: две поездки (одна из них в Канаду), преподавание, несколько встреч с адвокатом… Это были дни, когда позаниматься было невозможно, к скрипке я не притрагивался. И вот однажды после такого безумно загруженного дня я специально встал пораньше, чтобы поиграть. Отпер шкафчик, где хранилась скрипка, — а её там нет.
Как объяснить непосвящённым, что такое скрипка для скрипача? Ведь даже плотник ценит свой инструмент, срабатывается с ним, а музыкант… Со временем начинаешь ощущать свою скрипку почти живым существом: знаешь, как она реагирует на погоду, на влажность в помещении, на перевозку. Ты с ней постепенно свыкаешься и образуешь как бы единый ансамбль — она влияет на твою игру так же, как ты на неё. Ты знаешь, как извлечь из неё нужные звуки, и она в благодарность раскрывает свои лучшие качества, отдаёт тебе душу…
На своей скрипке я играл к тому времени восемь лет, мы привыкли друг к другу, и потеря скрипки была ужасным шоком. Хотя материально я почти ничего не терял: скрипка была застрахована на полную стоимость. Но смогу ли я достать другую, столь же подходящую? Ведь у музыканта с инструментом есть некая личная совместимость, это объяснить трудно. Дайте мне сейчас в руки какую-нибудь замечательную Гварнери, и она вот лично мне может не подойти, мы «не поймём друг друга». Моя пропавшая скрипка не была знаменитой, но это был очень хороший инструмент, изготовленный в середине восемнадцатого века в Венеции. К северу от города на склонах гор растут ели с нежной древесиной; верхняя дека из такой ели поёт особенно ласковым голосом. Кленовую древесину для нижней деки возили морем из Далмации и потом выдерживали в воде Венецианской лагуны; дека получалась особенно плотной и отзывалась глубоким вздохом на каждое движение смычка. Но самое главное — это была моя скрипка, которую я знал, с которой сроднился…
Придя в себя от первого шока, я стал лихорадочно перебирать в памяти все возможные причины исчезновения скрипки. Сначала я подумал, что это жена, она приходила в моё отсутствие и… Но у неё нет ключа от шкафа, она никак не могла бы добраться до скрипки. Тогда мне пришла в голову мысль об уличном бродяге. Неужели он?.. Чем больше я думал, тем более вероятным казался мне этот вариант. Весьма возможно, что он… пожалуй, он… скорее всего, он… наверняка, он — а кто ещё? Я бросился звонить в полицию.
Приехали двое — один в форме, другой в штатском. Я. подробно рассказал о своём необычном знакомстве, о нашей беседе в этой вот комнате за стаканом виски. Нет, скрипку не показывал, но упомянул в разговоре, это точно помню. Зовут его Ралф Этвуд. Откуда я знаю? Он сам мне сказал. «Ах, сам сказал?» — полицейские иронически переглянулись. Потом тщательно осмотрели шкаф, где некогда лежала скрипка.
— Вы точно помните, что шкаф оставили запертым? — спросил тот, что в штатском.
— Абсолютно убеждён. Иначе ключ не вынимается.
— А жена в ваше отсутствие не могла забрать?
— У неё нет ключа от шкафа, а отмычкой она не работает — другая профессия.
Полицейские изучили замок и сфотографировали его несколько раз.
— Замок не повреждён, на нём ни одной царапинки. Чистая работа…
Обмениваясь короткими замечаниями, они обошли всю квартиру. Замок наружной двери их рассмешил:
— Его ногтем открыть можно, и отмычки не надо. Впрочем, самые сложные замки тоже открываются, всё зависит от сноровки грабителя.
Последняя сентенция показалась мне знакомой.
Они поговорили внизу с охранником здания и ушли, сказав мне на прощание:
— Ваши подозрения насчёт уличного знакомого весьма основательны. Мы постараемся его найти. По вашим описаниям, конечно, а не по имени, которое он вам дал. — Тут они снова переглянулись. — Но одно можем гарантировать: скрипки при нём нет, и, скорее всего, её нет в городе. И даже в Америке. Она сейчас на полпути в Европу. Или в Японию. Такие вещи сбывают также в Россию. Если узнаете что-либо новое, звоните нам по этому телефону. Чем сможем, постараемся вам помочь.
Последняя фраза прозвучала не слишком оптимистично.
Мне трудно было смириться с потерей своей скрипки. Я делал попытки (весьма наивные, как теперь понимаю) отыскать подозреваемого. Зачем? На что я мог рассчитывать? Не знаю… Несколько раз я приезжал на то место, где мы познакомились в памятный дождливый вечер и где я грелся на решётке. («Скрипач на решётке» прозвал я этот случай.) Но моего знакомого там не было. Правда, на тёплой решётке сидели другие представители славного племени бездомных бродяг. Я подходил к ним, пытался завести разговор. Давал им пару долларов. Доллары они брали, а на вопросы мои ничего путного ответить не могли. «Ралф Этвуд? Первый раз слышим». А когда я приставал очень уж настойчиво, в ответ звучало: «Ты, парень, из полиции, что ли? Сказано тебе, мы не знаем. Отвяжись».
Несколько раз звонил в полицию. Там говорили со мной вежливо, но что толку…
Так прошло месяца два. Постепенно я начал наводить справки насчёт возможной покупки другой скрипки. Не потому что смирился с потерей, просто должен был выступать на концертах, а оставшаяся у меня со студенческих времён скрипочка явно не соответствовала уровню требований. К этому времени страховая компания возместила все убытки.
И вот однажды поздним вечером я сидел дома и изучал объявления о продаже скрипок, размещённые в профессиональных журналах, как вдруг позвонили во входную дверь. Я удивился и даже несколько взволновался. Что это? К нам в дом можно войти, только позвонив снизу через консьержа. А внутри дома кто может ко мне прийти? Я никого из соседей не знаю, просто никого. С бьющимся сердцем я подошёл к двери, распахнул её настежь и… попятился назад. На пороге стоял он. Я не мог поверить своим глазам. Как во сне… В той же брезентовой куртке, с той же растрёпанной бородой…
— Прошу прощения за беспокойство в столь поздний час, — сказал он своим сиплым басом. — Если вы, сэр, позволите мне войти на минутку и сказать вам…