— Брошу в кустах, — несмело предложил Эсмат.
— Чтобы тебя полиция нашла по сумке? Тебя с этой сумкой видели сотни людей. Совсем ничего не соображаешь!
Джефф никогда не видел Рамила таким возбуждённым и грубым.
Через забор они перелезли без труда, но там выяснилось, что лужайка перед зданием ярко освещена. Выйти на лужайку — всё равно как на сцену в свете софитов, и если изнутри ведётся наблюдение… Этого Рамил не предвидел, когда осматривал здание днем. Но кричать на него было некому, здесь командир был он.
— Вот что, — сказал он смущённо, — рисковать не будем… я имею в виду, выходить на свет. Бросать придётся отсюда, из кустов.
Рамил оценивающим взглядом оглядел сначала Пака, затем Эсмата.
— Да, ребята, на вас надежда плохая, вам не докинуть. Ты, Джефф… ведь ты бейсболист, я слыхал, питчер хороший. Вся надежда на тебя. Где окна выставочного зала?
Джефф ответил не сразу, словно через силу:
— Вон те, третье, четвёртое и пятое справа.
Оставаясь в тени кустов, они придвинулись к окнам, насколько было возможно. «Футов пятьдесят», — прикинул Джефф.
— Попадёшь? — спросил Рамил. Джефф не ответил. Что он чувствовал в эту минуту? Напряжение, волнение, возбуждение, но не сомнения. Сомнений больше не было, он был целиком поглощён происходящим.
Рамил кивнул Эсмату, тот достал из сумки бутылку, запалил зажигалкой тряпку-фитиль и протянул Джеффу: «Давай!» Джефф широко размахнулся, в точности как питчер, и метнул бутылку. Почти по прямой траектории она влетела в окно, третье справа, и внутри вспыхнуло пламя. «Есть!» — крикнул восторженно Пак, а Эсмат достал вторую бутыль и поджёг фитиль.
— Не надо, хватит одной, — сказал Джефф.
— Давай! В другое окно! — приказал Рамил.
— Бросай, а то взорвётся! — завопил Эсмат.
Джефф размахнулся и бросил бутылку во второе окно.
Пламя распространилось мгновенно. Сразу сгорели шторы, но внутри ничего не было видно — только пламя и дым.
— Всё! Расходимся! — скомандовал Рамил и потянул Джеффа за рубашку. Но Джефф словно прирос к месту. Он напряжённо всматривался в пылающие окна. В одном из них, как ему показалось, двигалось на фоне пламени что-то еле видимое.
— Бежим, бежим! — дёргал его Рамил.
И тут Джефф различил в огне человеческую фигуру. Женщина пыталась подняться на подоконник, но каждый раз срывалась и падала внутрь горящего дома.
— Лея! — заорал Джефф отчаянным голосом. — Лея!!!
Он рванулся было вперёд, но сзади его крепко держал
Рамил.
— Стой! Стой, тебе говорю!
Джефф обернулся и со всей силы ударил Рамила кулаком в лицо. Тот вскрикнул и опустился на траву. Джефф бросился к пылающим окнам. Он видел, как Лея пытается влезть на подоконник, но хромая нога не выдерживает нагрузки… Он попытался влезть в окно снаружи — не получилось, слишком высоко. Тогда он кинулся к входу в здание.
— Назад! Стой, сволочь!
Наперерез ему бежал Эсмат, поспешно доставая из кармана… нож! Джефф разглядел лезвие. Но успел раньше — с разбегу толкнул Эсмата двумя руками в грудь, и тот повалился навзничь в кусты.
В вестибюле клубами стелился дым. Бледная дежурная что-то кричала в телефонную трубку. Стена, отделяющая коридор от зала, горела от пола до потолка. Дверь в зал была открыта, но тоже окутана пламенем. Не помня себя, Джефф с разбегу вбежал в зал через горящую дверь. «Лея! Лея!» — кричал он, рёв пламени перекрывал его голос. Разглядеть что-либо в дыму было невозможно. Через какие-то железные рамы и прутья он пробрался к окну. Лея лежала на полу под подоконником. Он схватил её за руки и притянул к себе. Она была в сознании, но совершенно без сил. Поднять её на подоконник в таком состоянии он и не пытался. Видно было, что она сдалась, смирилась со своей гибелью.
Оставалась одна возможность: проскочить через горящую дверь. Джефф с трудом поднял её с пола, обхватил правой рукой и потянул к двери. Одежда на них обоих дымилась. Он сорвал с себя рубашку и попытался обмотать Лее голову. С неожиданной силой она оттолкнула его руку:
— Оставь, сам спасайся. Меня они всё-таки достали…
Он обхватил её ещё крепче и потянул к двери. В этот момент с грохотом обрушилось перекрытие, накрыв их столбом пламени…
Пожарные машины прибыли через десять минут. Здание хилеля спасти не удалось, оно сгорело дотла. В пожаре погибли два человека: сотрудница хилеля Лея Амрон, израильская гражданка, и пытавшийся спасти её студент по имени Джеффри Купер. Причину пожара установили сразу — поджог, но виновных в поджоге не нашли.
Куклу зовут Рейзл
Менуха делала вид, что не замечает волнения мужа, на самом же деле она прекрасно видела, в каком он был напряжении и как бросал взгляды на стенные часы, а потом, не поверив им, сверял со своими ручными, и как, прижав лицо к стеклу, поглядывал вдоль улицы… Тяжело ступая (на седьмом месяце как-никак), она курсировала из столовой в кухню и обратно, собирая к столу и не забывая по пути заглянуть в детскую, где пятилетняя Дина укладывала спать своих кукол.
— First you wash your hands, then you brush your teeth, then… — доносился из детской рассудительный голос Дины.
— А он будет есть нашу пищу, ты уверен? — спросила Менуха, устанавливая посередине стола блюдо с заливной рыбой. (В семье они говорили по-английски.)
— Почему нет? Кошер можно есть всем.
— Откуда я знаю, как там у них? — Менуха любила, чтобы последнее слово оставалось за ней. — А ты сядь, отдохни, я сама закончу.
Зеев послушно сел на диван, но так, чтобы видна была улица. Он ёрзал на диване и вытягивал шею. Ожидание продлилось недолго: в пять минут седьмого под окнами остановилась машина и они оба бросились к окну. Из такси вышел необычно одетый человек с окладистой бородой.
— Это он? — недоверчиво спросила Менуха.
— Хм… не знаю, — с запинкой ответил Зеев. — Должно быть, он…
— Ты не узнаёшь? Ничего себе… — Она пожала плечами.
Прибывший поднялся на второй этаж, вошёл в распахнутую дверь квартиры и остановился в прихожей — как замер. Они стояли друг перед другом, Зеев и пришедший, и молча разглядывали один другого. Менуха тоже разглядывала их, словно увидела мужа впервые. Они были одного роста, но сходство на этом кончалось: Зеев был худой, сутуловатый, в очках, борода короткая и растрёпанная, тёмные волосы беспорядочно торчат из-под шляпы, а тот, другой — осанистый, представительный, борода ухоженная, волосы длинные, расчёсанные на две стороны, одет в длинную чёрную рубаху, как кантор на праздник, а на грудь спускается с шеи большой серебряный крест.
— Что мы стоим? Давай хоть обнимемся, — сказал гость по-русски и шагнул навстречу Зееву. Они обнялись и долго стояли, не глядя в лицо друг другу. Наконец гость разжал объятия, отступил назад и огляделся помутневшим взглядом.
— Это жена моя, Менуха, — словно очнувшись, заговорил Зеев.
— Очень рад, — сказал гость и протянул руку. Менуха вздрогнула и посмотрела на мужа.
— Извини, у нас не принято, — смутился Зеев. — Мужчины с женщинами за руку не здороваются.
— Здравствуйте, очень приятно познакомиться, — выговорила Менуха по-русски. Когда-то она говорила по-русски с бабушкой, но бабушка давно умерла, а родители русского не знали. Эта галантная фраза, явно заготовленная заранее и произнесённая с трудом, вызвала улыбку у всех троих. Напряжение ослабло.
— Знаешь, давай за стол сядем, за едой поговорим, — предложил Зеев.
— Отчего же нет, давай. А выпить можно? А то у вас всё запрещено…
— А выпивать можно, даже нужно в некоторых случаях.
Они сели к столу, Менуха принесла покрытую изморозью бутылку и ушла на кухню.
— Почему с нами не садится? Тоже запрещено?
— Не хочет мешать. По-русски она почти ничего не понимает. Не будем же мы из-за неё говорить по-английски? Ну, давай за встречу. Эх, Эдька… Четырнадцать лет… я уже и не надеялся…
Выпили, молча закусили солёным огурчиком.
— Кстати сказать, Эдуард было моё мирское имя, а вместе с саном я принял имя Василий.