Люсуня относится к гаданию исключительно серьёзно, ей дурно от недобрых предчувствий. Она требует алкоголя, леденцов, валерьянки, валидола и просто воды. Всего сейчас и сразу. Бегут за домашним лекарем и психологом Дегтярёвым. Он укладывает Люсуню в постель, долго сидит у изголовья, ставит компрессы, исповедует. Она засыпает, крепко держа за руку спасителя.
Над школой опускается светлая летняя псковская ночь, как две капли воды похожая на раннее утро. Люсуне снится вещий сон. Она выходит замуж. Под венец девушка идёт в Валькиной ночной сорочке, разорванной до самого пупа. Фата, приглядывается во сне Люсуня, почему-то пытаясь сама себе под неё заглянуть, удостовериться, скрывает лицо невесты. Веночек на голове тоже Валькин, из пшеничных колосков, клевера и васильков. Люсуня плывёт к алтарю босиком, пятки плотоядно блестят и неприлично шлёпают по плиточному церковному полу. Одной рукой она несёт черпак, другой – придерживает сорочку, чтоб не упала с плеч. Она панически боится расплескать воду и облиться. Её жених окунает руку в черпак, быстро, как в кипяток, достаёт кольцо и надевает Люсуне на палец. Теперь – её черёд. Она осторожно запускает руку в воду, не спешит, мудро ищет в посудине, чтоб опять не оконфузиться, не вытащить непотребное, цепляет кольцо и ловко просовывает в него жениха. Свершилось. На этом месте Люсуня благоразумно хочет проснуться, чтоб не спугнуть пойманное счастье и не испытывать лишний раз судьбы, но не может: спится уж слишком хорошо. Она слышит марш Мендельсона, ждёт как финала поцелуя жениха. Он склоняется над ней, приподнимает вуаль… Люсуня напряжена, ждёт. Но вдруг видит ясно, как не во сне, а наяву, что под фатой не она, а Юлька.
Люсуня проснулась среди ночи в холодном поту, поднялась с кровати, оделась и вышла на улицу. Вернулась она к завтраку, притихшая и чуть осунувшаяся. С этого дня она стала избегать весёлую, шумную Юльку.
Случилось
Вскоре мы узнали, что в Пушкинские горы приехали питерские студенты-художники. Новость принёс Дегтярёв, творчески переосмыслила её Юлька. Она организовала группу поддержки и направилась знакомиться с ребятами.
«Собирайся, – воодушевляла меня Юлька на поступок. – Развлечёмся. Это тебе не хухры-мухры, а студенты Академии. Идём, не кисни». Я посчитала, что девушкам набиваться в гости неприлично. Я вдруг зацеломудрилась и стала в позу. Что о нас подумают, мы, серые мышки, провинциалки, набежали, учуяв чужой сыр. Все поймут и осудят. Юлькауговаривать меня не стала, взяла в сообщницу Танюшуи пошла навстречу судьбе. Её вели интуиция и вещий Люськин сон.
Я обижалась, мучилась сомнениями и бесполезно слонялась по школьному двору. Посоветоваться было не с кем. Дегтярёв уехал по хозяйственным делам с аспирантом.
Юлька с лицом мадонны, характером лёгким, весёлым – несомненно, бриллиант. Что ей делать в провинции? Она должна блистать на балах, ездить по театрам, есть с серебра, и за столом ей должны прислуживать лакеи в ливреях. Она тонка, изящна, грациозна, и к её красоте даже мне, девушке, привыкнуть трудно. Каждый раз смотришь и думаешь: надо же родиться такой царственно-прекрасной.