Красота в моем понятии, истосковавшейся по цивилизации и всему тому, что прежде составляло мою прошлую жизнь, заключалась на тот момент в большой испанской расписной тарелке в полстены, которую я заказала подруге. «На худой конец, — говорила я, провожая Нежмие на автобусной станции и с трудом сдерживая слезы, — привези мне кружевной веер, парочку кастаньет, мантилью, куклу в платье „с горохами“, туфли для фламенко, не откажусь я и от майки с изображением черного быка или ветряной мельницы, не говоря уже об изящном кинжале из толедской стали…»
Турчанка-Нежмие, слабо понимавшая, что говорит ей на малопонятном языке русскиня-Ната, кивала головой, глотая слезы, и оглядывалась по сторонам в ожидании софийского автобуса. Это было начало апреля, солнце припекало, но воздух был еще прохладен, свеж. Мы обе понимали, что в Испании ее ждет теплая, солнечная весна и тонны земляники. А еще — тяжелая работа, работа…
Ее не было целых три месяца, жизнь шла своим чередом, я продолжала жить в крохотной деревне на северо-востоке Болгарии, здороваясь по утрам со своими курами и козами, а вечером пытаясь за просмотром русских сериалов забыть о своих страхах и кошмарах… (А вся Европа в это время лакомилась огромными, с детский кулак, клубничинами, собранными такими же сильными и ответственными женщинами, как Нежмие…) В июле Нежмие вернулась. С подарком для меня — белой фарфоровой салатницей за один евро. Загоревшая, какая-то обновленная, со сверкающими глазами, и сказала с извиняющейся улыбкой, что с тарелкой в полстены для меня не получилось. «Знаешь, Ната, я могла бы поехать на следующей неделе снова, туда же… Но там — змеи… много змей. Одну женщину укусила змея, кажется, она из Румынии, так вот: у родственников не нашлось две тысячи евро, чтобы доставить тело домой, ее похоронили, я думаю, в общей могиле, там, в Испании…» Она говорила на смеси турецкого и болгарского языков, но очень надеялась, что это сносный русский. Главное, что мы понимали друг друга.
Ближе к осени снова с той же самой автобусной станции я снова отправляла ее, великую труженицу, в Испанию — уже на «грозде» (виноград). Возвращалась она в конце октября и вот теперь, уже по дороге в Страхилицу, позвонила мне и закричала в трубку: «Ната, я везу тебе голяму чинию… (большую тарелку) … и покрывку за маса-то…»
Я ждала ее в темный от синих ледяных туч и тоскливого дождя вечер, сидя в маленькой кухне у окна, всматриваясь в сине-зеленый размытый водой пейзаж и утопая в глухом, непробиваемом одиночестве. Я знала, что Нежмие, спустившись на желточном мини-такси в низину нашей деревни, первым делом поедет домой, быть может, по дороге бросит немного грустный взгляд в сторону моего маленького, «музейного» дома, потом ее поглотит семья, улыбки и восторг детей, подарки, разочарования, усталость…
Так оно и случилось. Я прождала ее весь вечер, разленилась, устала смотреть в окно… Когда промелькнуло желтое пятно такси, сердце мое сначала учащенно забилось, но потом вновь вернулось в свой прежний, усталый ритм… Выходить из дома в дождь не хотелось. Но я заставила себя это сделать. Накинула толстый резиновый плащ, оставшийся в этом доме от прежнего хозяина — пастуха, вышла, закрыла курятник, подоила коз, вернулась, вскипятила молоко и снова села возле окна. Желтый электрический свет делал этот убогое жилье, куда меня загнала судьба, более-менее сносным. В печке потрескивали дрова. Это был приятный, теплый звук. От печки исходил жар. Такого жара не бывает в городских квартирах там, в России…
И вдруг стук в дверь. Я уже и не надеялась увидеть кого-то в тот день. Мысленно я уже готовилась ко сну…
— Нежмие! — Я вскочила и бросилась открывать дверь.
Однако, это была вовсе и не Нежмие, а Айше — почтальонша из соседнего села Черна (в Страхилице почты никогда не было), доставлявшая нам раз в неделю почту. Ее привозил в Страхилицу муж, кмет* (кмет* — вроде мэра деревни) Черна на стареньком «фольксвагене», в любую погоду, кроме обложного снегопада… Поскольку Страхилица — деревня (тридцать домов и разрушенная до основания мечеть), в которой живут одни турки (так сложилось исторически), поэтому в стопке болгарских газет и журналов непременно было несколько журналов или брошюр на турецком языке, некоторые из них обязательно религиозного содержания, плюс письма, повестки в суд (к сожалению, они доставлялись нашим жителям с большим опозданием, а потому почти всегда суды в областном городе Шумен, расположенном в 27 км от села, проходили в отсутствии жителей Страхилицы — непосредственных истцов или ответчиков), пачку объемных желтых конвертов «Риджерс Дайджест»…