Гордыня в этих краях - штука не просто опасная, а фатальная. Многих утянула на тот свет, и ещё больше утянет. Нельзя, нельзя расслабляться. Нельзя считать себя неуязвимым, и надеяться также нельзя ни на кого и ни на что. Ни на умные всезнающие приборы, которые знают и видят хоть и много, но не всё, ни на приметы и опыт старших. На себя самого тоже надеяться не стоит: вот кажется тебе, что вокруг опасности нет, так это первый маячок - остановись, подумай, действительно ли там нет угрозы, или же это тебе только кажется, а уверенность является следствием пси-воздействия? У молодых самое излюбленное дело так гробиться: хлопнет первого мертвяка и сразу же начинает себя превозносить, да знающего строить. Ходит, весь из себя такой гордый, с подбородком высоко задранным, не боится ничего. Так а чего бояться-то, тут же вроде как всё просто - главное, успеть выстрелить. И лезет он, посчитав себя супергероем, в какое-нибудь место тёмное и уже от одного этого недоброе, хотя добрых мест тут изначально не предусмотрено. Там-то его Костлявая и поджидает: то зверьё какое набежит, а то и просто тихий мертвячок с дедовой "смертью председателя" из прикордонных собирателей. Даром, что дедова берданка на ладан дышит и возрасту в ней лет под сто - врубит так, что мало не покажется. Был сталкер, и нет его. Лежит его труп, гордо глядя вверх, столь же гордо разлагаясь, но скорее всего, гордо обгладываемый зверьём.
Но как осознает недавний "герой", что единственным поводом для гордости является лишь чуть большее количество везения, которое штука есть изменчивая, так маятник в башке его р-раз - и в другую сторону трогается. Вот уж чем не стоит здесь гордиться, так это везением - сегодня получилось, а завтра ой, не факт, что получится это повторить. Только что казалось, что ты можешь свернуть горы и любую опасность заметишь на подходе, а теперь выясняется, что сложись обстоятельства малость иначе, и всё - всего одной маленькой вещи достаточно, чтобы усложнить ситуацию до крайности. Комп отказал, и ты, считай, что без глаз. Чуть оступился на тропе, и дальнейшее вполне может быть определено как назло оказавшейся у тебя на пути аномалией. Но можно и не закапываться так далеко в вариантах развития событий, а просто задать себе вопрос: что было бы, если бы источник опасности на объекте, о котором орала разбушевавшаяся паранойя, не был мнимым?
И пьют сталкеры, самозабвенно заливаются горькой, пытаясь заглушить несмолкающий внутренний диалог - очень мало в этом месте утверждений, на которые нет равноценных контраргументов. Если уж на Большой земле определённость является вещью весьма условной, то тут её нет вовсе. Угробиться может каждый. У опытных вероятность склеить ласты даже больше: выходы постепенно становятся рутиной, хоженые тропы становятся привычными, спокойные места для ночлега и привалов начинают казаться безопасными, внимание притупляется... И наоборот - почудится опытному, что особенности и повадки Аномальных изучил он тщательно, что опыта поднабрался предостаточно, и возникает у него в известном месте зуд на предмет совершения чего-то такого, чего никто до него не совершал. Или совершал, но такое, что не каждому по силам. Деньги и слава в этом случае уже дело второе, а дело первое - увериться самому, что накопленные знания и опыт являются истинными, поскольку если они ложны, то тогда вообще непонятно, как ходилось ранее, и, более того, как ходить дальше. Но даже если задуманное удастся реализовать в полной мере, вернувшись на щите и с солидным хабаром, то это ещё не значит, что герою, как познавшему истину, можно записываться в гуру, а означает это лишь то, что удача на сей раз была на его стороне. Нет в этом месте определённости и предсказуемости, а есть лишь воля случая. Кто-то понимает это рано, кто-то - поздно. Все осознают, но принимать не хочет никто, пытаясь списать элемент случайности на недостаток знания, да только и в вопросе возможности постичь это знание также нет определённости.
Удальцов скорее не шёл, а плыл. Слышалось Коле собственное дыхание, слышался ему доносящийся порой откуда-то снизу шорох обуви Якушева, но шаги начальника были настолько бесшумны, что создавалось впечатление, будто впереди идёт не он, а призрак. Матрас в очередной раз задумался над тем, кем же тот является.
Внутреннее убранство здания было не в пример богаче, нежели на более спокойных, и потому давно растащенных объектах. Мебель в первых двух комнатах, куда заглянули Удальцов с Колей, хоть и выглядела прилично потрёпанной временем, но была целой, да и следов беспорядка не наблюдалось. Коля не сразу понял, что не так с окнами, но когда осознал, то весьма удивился - в них стояли стёкла. Целые стёкла. Время в этом месте не просто остановилось - оно умерло, оказавшись запертым в четырёх стенах. Поначалу оно питалось мебелью, покрывая пылью и трещинами столы и стулья, потом стремилось вырваться наружу, чтобы впустить свежий воздух, который должен был довершить начатое, но, будучи не в силах преодолеть возникшие на пути преграды, так здесь и зачахло. Коле захотелось открыть забрало шлема и вдохнуть воздух той эпохи, когда Аномальных ещё не было. Очевидным объяснением было, что за всё время их существования сюда не удалось забраться никому живому, и тем более странным казалось то, что это удалось сделать группе Удальцова. Только вот уверенность начальника если и не исчезла, то явно пошла на спад, как бы тщательно это скрыть он ни пытался. Признак это был не то чтобы плохой, сколько неприятный своей неопределённой сутью. Удальцов мог просто нервничать, - не каждый день заходишь в здание, видевшее живых последний раз лет тридцать назад, - а мог и упустить ситуацию из-под контроля, но показывать этого не желал, при этом старательно пытаясь изобразить обратное.
- Думаешь, зачем я так осторожничаю? - неожиданно произнёс Удальцов. - Наверное считаешь, что этот дом пуст, и здесь никого нет. Наверняка так и есть, но в этом необходимо убедиться.
"А действительно, - мелькнула у Коли мысль. - С мертвяками соседствовать не захотел бы никто. Собак бы они пожрали, а тех, кто сильнее, понадкусывали бы так, что желание даже соваться сюда отбили бы напрочь. Что интересно, к этому дому они и сами не лезли, и не похоже, что кто-то сюда пробиться пытался. Следов борьбы и перестрелок не заметно, стены целые, двери - тоже. Полы, если не считать осыпавшихся краски и штукатурки, даже можно назвать чистыми. Детектор жизненных форм молчит. Что же ты тогда дёргаешься-то?"
Удальцов, всё так же неспешно, двигался дальше, порой останавливаясь у дверей, вглядываясь в прибитые к ним таблички с номерами и непонятными аббревиатурами, и Коле подумалось, будто ищет начальник какую-то конкретную. Предположение оказалось верным - около одной из дверей тот остановился, жестом показал Коле встать сбоку от неё, а сам взялся за ручку. Надпись на табличке находилась выше колиных способностей по расшифровыванию сокращений.
Помещение было куда больше тех комнат, которые Коле довелось увидеть в этом здании ранее. Посреди него стояло небольшое устройство, отдалённо напоминавшее спутниковую тарелку, подсоединённую к комплексу каких-то приборов. Коля различил осциллограф и некое подобие пульта управления с экраном, но предназначение остальных приборов было ему неизвестно. Удальцов же, судя по всему, прекрасно знал, что это за комплекс и для чего он предназначен - завидев его, начальник жестом показал Коле охранять вход в комнату, сам же быстрым шагом направился к устройствам. Матрас, даже не видя его лица, мог поспорить, что оно у того сейчас донельзя радостное.
Спустя десять минут Коле стало скучно и захотелось курить. Удальцов, закончив наслаждаться видом комплекса приборов, достал портативный резак и направился к сейфу, стоявшему в углу. Вскрытие того много времени не отняло, и теперь начальник тщательно изучал его содержимое, вполне ожидаемо представлявшее собой несколько папок с древней макулатурой. Почему нельзя было просто взять всё это сразу, чтобы уже потом, в более комфортном месте досконально разобраться, Коле было непонятно, но высказывать это пожелание начальнику он не решился. Удальцову можно было поставить в вину что угодно, но только не глупость с неосмотрительностью.
"Знает ведь, что делает", - подумалось Коле, продолжавшему бороться с желанием поднять забрало шлема и достать сигарету.