Вечером следующего дня четвёрка уже колотила кулаками и ногами в ворота Базы. Когда калитка, впустив скитальцев внутрь, закрылась, Гусь упал на четвереньки и поцеловал мокрый от вечерней сырости асфальт. Встречавшие смотрели на него с удивлением и непониманием.
- Мужики, вы не представляете, где мы были, и что мы там видели, - с безумными глазами произнёс он вместо приветствия. - Это такое... это вообще...
- Где Борщевский? - бесцветным голосом поинтересовался Дима, не заметив в толпе встречающих своего начальника.
Встречающие молча уставились себе под ноги. Повисло тягостное молчание и вернувшиеся четверо почувствовали, что случилось нечто непоправимое.
- Преставился Борис наш свет Филиппович, - хмуро сказал Витальич. - Позапрошлым вечером отошёл. Похороны на завтра назначены.
Врач поведал, что прошедший Выброс дался покойному тяжело, да ещё и мучившая того последние дни бессонница также могла внести свою лепту. Утром следующего после Выброса дня тело Борщевского было обнаружено в курилке, куда покойный повадился захаживать по ночам, "с целью получения эстетического удовольствия от безлюдной ночной тишины", как он сам это называл. Смерть, по всей видимости, была вызвана внезапной остановкой сердца, и даже окажись кто-то рядом, то вряд ли успел что-либо сделать. Были бы хоть какие-нибудь признаки нездоровья, нацепил бы он, Витальич, на отошедшего "душу", а может, и не одну, но Борщ на здоровье не жаловался, да и предпосылок к этому никаких не было.
- И ещё такое дело, Дим, - с некоторой нерешительностью добавил врач. - мы сейчас, если так рассудить, без главного остались. Ты, вроде как, его ассистентом последнее время был, так что...
- Завтра, всё завтра, - уставшим голосом ответил Дима. - Витальич, я ни на что сейчас не способен.
Гусь сотоварищи отправились в сторону столовки. Жрать им хотелось зверски: Дима гнал их до ворот Базы без остановок от самих кунгов, порой делая страшное лицо, когда кто-то из троицы начинал скулить про усталость. Каждый грезил по пути радостным торжеством по случаю успешного возвращения, но известие о смерти Борщевского выбило всю тройку из колеи, и вместо традиционно шумного отмечания получились тихие посиделки. Сталкеры тихо присели, помянули покойного администратора Базы, и над столом повисла тишина.
- За Димона, - неожиданно произнёс Камаз, разливая крепкую жидкость в стопки. - Не окажись его там, - не было бы нас сейчас здесь.
Постепенно завязалось обсуждение всего с ними произошедшего. Гусь поведал, что так страшно, как той ночью в Мёртвом городе, ему до этого ещё никогда не было. Мол, доводилось ему на различной заброшке ночевать, но в Вилёвске что-то совсем уж запредельное творится. Дескать, думал он раньше, что название город получил благодаря особенности притягивать к себе мертвяков, но теперь он полагает, что дело заключается совсем не в них. Камаз тоже внёс свою лепту, поделившись с окружающими своими воспоминаниями, что в ту ночь он боялся всего двух вещей: услышать чьи-то шаги и не услышать чьи-то шаги. Кузя же сидел молча, погрузившись в тягостные раздумья, а когда Гусь попробовал его растормошить, он рассеяно пробормотал, что всё то, что он ранее считал непостижимым, можно записывать в непостигнутое, но этот город... Дальше Кузя понёс какую-то заумь, окружающим непонятную.
- Эхх, - печально вздохнул Гусь, - плохо, что Борщ умер.
- Большой и доброй души человек был, - поддержал его Камаз. - таких уже не делают.
Кузя же, по-прежнему пребывавший в своих думах, промолчал. Если бы кто спросил его в этот момент, о чём тот задумался, то ответил бы он, что тревожит его всего одна лишь мысль: не оставили ли они в Мёртвом городе своего запаха?
***
"Что ж вы, Борис Филлипович, так не ко времени отошли-то? - сожалел о случившейся утрате Дима, лёжа на кровати в своей комнате. - Я же всё вспомнил. Всё вспомнил, слышите?"
В тот момент, когда он изрешетил из автомата гнездо с кровососьим выводком, то единственное, что он не мог вспомнить на протяжении долгого времени, вспыхнуло в его сознании яркой картинкой. Только радости от того, что он теперь знал, кто и зачем пытался убить Колю Матраса, это ему не принесло - память вынесла перед глазами его же собственную руку, поднимающую пистолет и направляющую его в спину идущего впереди сталкера.
"Зачем? Для чего? - не мог понять Дима. - Он же мой друг..."
Накатила вторая волна воспоминаний, и Дима ужаснулся ещё более: там, в заброшенном бункере, он как будто увидел, кем станет Коля в дальнейшем. Было ли это наваждением или чем-то ещё в этом роде, Дима разобраться не успел - Гвоздь сбил его с ног.
"Что же я наделал-то? - корил он себя, пытаясь отбивать удары, наносимые Гвоздём. - Как мне теперь дальше жить? Назад нельзя... сделанного не вернёшь... нужно бежать".
Рука нащупала в одном из карманов светошумовую гранату. Вытащив её, Дима закрыл глаза и выдернул чеку. Раздался невыносимо-громкий свист, руку обожгло, и удары прекратились. Это был его шанс.
Сбросив с себя Гвоздя, Дима бросился к выходу на лестницу. Он бежал так быстро, как мог, но Гвоздь оказался всё же быстрее. Напрыгнув на Диму, уже добежавшего до обочины дороги, он сбил его с ног, и оба, чем-то похожие на клубок сцепившихся между собой котов, покатились в придорожную канаву, где их поджидала не к месту оказавшаяся пси-аномалия. В голове у Димы вспыхнули миллионы звёзд, и он потерял сознание.
Но теперь Дима знал, что пригрезившееся ему год назад в бункере галлюцинацией не является: Матрас был живой, Матрас был в Мёртвом городе. Скоро он придёт на Первую, и тогда там умрут все. Как и почему, - неизвестно, но то, что умрут - это точно. Возможно, это сделает не сам Матрас, но без его участия этого не случится. Матраса надо остановить.
Когда Дима вошёл в Мёртвый город, он уже знал, что Коля знает о его приходе и знает цель этого. Коля был не один, но Диму это не волновало - он знал, где скрывается второй, который был куда опаснее Коли, но почему-то не для Димы и не сейчас. Кем является этот второй, Дима не понимал, но он точно знал, что его устранить надо первым. Как и тогда, в бункере, объяснить происхождение этого знания не получалось. Он чувствовал, что причина будущих бед таится в небольшом двухэтажном здании. Дима никогда не был в этом месте, но ему казалось, будто бы он провёл здесь не один год.
- Ты, - вспыхнуло в голове, когда бесшумно поднявшийся на второй этаж Дима встретился лицом к лицу с Васей, - ты не...
Дима без сожаления и с тем же спокойствием, с каким он недавно превратил кровососье гнездо в кровавое месиво, не раздумывая нажал на спусковой крючок. Тот, кого когда-то звали Васей, медленно осел на бетонный пол. Где-то внизу завыл потерявший хозяина Коля.
"Некогда мне с тобой разговаривать", - подумалось Диме.
Колю он нашёл лежащим на полу этажом ниже. Тот дёргал конечностями, силясь подняться, но это у него не получалось. Дима подошёл ближе и присел на корточки рядом с ним.
- Как ты это сделал? - Коля, поняв, что сопротивляться теперь бесполезно, затих. Он ещё мог говорить, но способность к передвижению исчезла у него с потерей той невидимой ниточки, связывавшей его с Васей.
- Не может у одного слуги быть двух хозяев, - ответил ему Дима цитатой. - Я, хоть и не слуга, но клеймо на мне осталось.
Коля неожиданно рассмеялся. Дима не мог понять, что послужило причиной этого, но ему этот смех не понравился.