Выбрать главу

Это было так страшно, что я не сдержалась, взвизгнула, ойкнула, выпустила кошку и свечку из рук. Кошку полоснуло огнем, на ней вспыхнула шерсть, она закричала диким кошачьим басом и прыгнула на занавеску. Я обрадовалась, что, наконец-то, эта невозмутимая кошка хоть чего-то испугалась, но загорелась занавеска, а это грозило пожаром. Свечка уже затухла и я, с силой сорвав занавеску, наскоро открыла  дверь, и, выбежав на крыльцо, затоптала огонь. Мимо меня пулей пронеслась кошка с пылающей шерстью на задней лапе. Куда унеслась - не поняла, но никакой жалости я не испытала, потому что не забыла еще того страха, что я из-за нее натерпелась.

Между тем Эмма уже давно  проснулась и встала, но ничему не удивилась и не испугалась. Посмотрев на нее пристально, испугалась я, хотя казалось, что больше, чем меня напугала  кошка, и испугаться нельзя.

Вначале я ничего не заметила и заполошно стала рассказывать Эмме о спящей на наших подушках ТОЙ САМОЙ КОШКЕ, о том, как я ее выносила, как напугала меня эта кошка, разинув пасть, и подняв голову, втягивала в черную беззубую бездну из меня жизненные силы.

Эмма слушала меня с отсутствующим видом. Она молчала, то ли по своему обыкновению думая о своем, то ли не проснулась еще. Я стала к ней присматриваться, позабыв про злополучную кошку.

Глаза у Эммы закатывались, она смотрела исподлобья, спину не могла держать прямо и показалась мне вдруг такой некрасивой, страшной, жуткой даже... Понять, что с ней, я никак не могла, потому что она не говорила и на вопросы не отвечала. Ее молчание приводило в недоумение. Сначала я подумала, что надо бы вызвать  «скорую». Но внешне Эмма выглядела здоровой, а то, что человек молчит, смотрит исподлобья так, что видны только белки в глазах - на это страшно смотреть, но не значит же это, что она больна.

Порассуждала - порассуждала я сама с собой и решила уложить Эмму в  постель, понадеявшись, что утро вечера мудренее, а сон - лучшее лекарство.

Замкнувшись в доме изнутри, я  выбросила из головы все страхи, связанные с  кошкой, надеясь, что обожженная шерсть поубавит у нее неодолимое стремление проникнуть в этот дом, обосноваться здесь, именно здесь у несчастной вдовы, и проводила Эмму к постели, убеждая поскорее заснуть, чтобы отдых вернул ей силы, и утро тогда принесло бы ей радость жизни... Так я ее уговаривала, но Эмма на мои слова, по-прежнему, не реагировала, однако, кладя голову на подушку, вдруг узнала меня и пролепетала нечто невероятное и настолько противоестественное, что я не поверила своим ушам. Она сказала:

- Галя, я люблю его!

- Кого? - спросила я в недоумении.

- Сергея... - внятно заявила она.

«Господи! Матерь Божья! Сохраните ее разум», - подумала я, дала ей попить воды и поцеловала в лоб, чтобы успокоить, а заодно проверить, нет ли жара.

Она заснула быстро, я легла рядом, попыталась все обдумать, но не заметила, как провалилась в сон. Помню только, что решила утром отвести Эмму к невропатологу, да еще подумала, что так скоро дорогу домой забуду.

Но проснулась я в постели одна. Эмма исчезла!

 

Ее не было в комнатах, не было и во дворе. Хозяйство осталось некормленым, калитка и входные двери настежь открытыми. Ключи от всех дверей и от ворот висели там же, где я их видела ночью. Кошка тоже исчезла.

Сначала я растерялась, не зная, что и думать. Посмотрела на часы - шел двенадцатый час дня. Как это я столько  проспала, ни разу больше не проснувшись?!!

Спросила у соседки. Она Эмму не видела, а муж ее ушел работать на сутки.

- Может она пожалела меня, не разбудила, а сама пошла к родителям за дочкой? - предположила я.

- Может и так, - согласилась соседка, - но почему она хозяйство не покормила? Это на нее непохоже.

- Делать нечего, покормлю сама, потом схожу домой, а вы передайте Эмме, что на этой неделе у меня ночные дежурства, поэтому я буду приходить к ней днем.

Та пообещала все передать, и я ушла от Эммы со спокойным сердцем, а ключи, замкнув все, оставила соседке. Пока шла домой, отгоняла упорно свербившую мой мозг мысль: «Эмму увела кошка!» Я даже не вполне понимала, что она означает, но мысль эта неотступно вгрызалась в мое сознание, отгоняла все благоразумные, рациональные объяснения случившегося. Все произошедшее было таким странным, что я боялась сойти с ума.

Дома никого не было, все разошлись по своим делам. Я машинально включилась в круговерть домашней работы и переделала все, что было надо, и чего пока можно было бы не делать. Постирала, сменив постели, сложила вещи в шкафах, перемыла посуду и наготовила еды «на Маланьину свадьбу». Как говаривала в таких случаях моя любимая тетушка.