Мы с Эммой сидели у изголовья ее умирающего мужа. Она была так потрясена, что я, опасаясь за ее психику, боялась оставить ее наедине с пережитым ужасом, с самой собой и стоящей над головой ее больного мужа слепой и безучастной старухой-смертью. Я предложила познакомиться, перейти на «ты» и старалась всячески ее успокоить, выслушать и, хоть я убеждена была, что все, о чем она говорит, ей приснилось, виду не подавала, чтобы не оттолкнуть, не оскорбить милую, очаровательную женщину нечуткостью и недоверием. Осмотревший Володю врач предположил, что, скорее всего, у него тромб в головном мозге и, если он дотянет до утра, нужна томография.
Услышав от врача, что еще есть надежда, Эмма перестала плакать и дрожать, ее густые черные ресницы просохли, распушились и еще резче оттеняли грустные зеленые глаза с поволокой. Эмма была прекрасна даже в эти тяжелые для нее часы. В меру стройная, со светлой прозрачной кожей, губы полные, а волосы с легкой рыжинкой и крупными завитками. Они чуть растрепались, выбились из-под шпилек да заколок, а на фоне белого халата, в который Эмму облачили в приемном покое, они казались золотыми. Эмма продолжила свой рассказ, а я ее внимательно слушала. Она с силой прижимала тонкие длинные пальцы к своему горлу так, что ногти белели от напряжения. Я попыталась разжать их, они были ледяными и мелко дрожали.
- Нет, нет! Отпустите меня! Выслушайте, а то страх меня задушит. Мне надо выговориться, а то страх и ужас клокочут у меня в горле.
Слезы снова брызнули из ее глаз. Я попыталась ее успокоить.
- Не волнуйтесь, Эмма. Я готова слушать хоть до утра. Сегодня у нас ожидалась спокойная ночь и случай с вашим мужем самый тяжелый. Так что рассказывай. Ничего, что на «ты»?
- Да, конечно. Если я проснулась, то от страшной тишины. Она бывает только во сне, такая тишина. Мы живем на втором этаже, внизу у нас гараж и полуподвальное помещение для кухни, но мимо, хоть и не рядом проходит трасса, поэтому шум с улицы всегда был слышен, в любое время дня и ночи. Поэтому я прислушивалась, пытаясь уловить хоть малейший шум, но даже не слышала дыхания Володи! Что-то жуткое было в этой тишине. Я хотела разбудить мужа, но не могла ни двигаться, ни крикнуть. Непонятная сила сковала меня. Занавески на окнах были наполовину опущены. Ведь лето. Жара. Слабый свет проникал из-под штор с улицы. И вдруг он исчез. Комната погрузилась во мрак. И затем появился зеленый свет, но не снаружи. Он был в самой комнате! Он слегка разгорался и угасал, разгорался и угасал, после каждого угасания становился все ярче. Он был как свет, но это был не свет - он сиял, он был повсюду, под столом, под стульями, он не давал тени. Я могла видеть все в комнате, видела дочурку в колыбели и голову куклы у нее на плече. И вдруг кукла зашевелилась! Она повернула голову, как бы прислушиваясь к дыханию ребенка, и положила ручки на руку нашей Катюшки. Рука девочки расслабленно повисла. Кукла села! Теперь я была уверена, что это сон. Странная тишина, странный зеленый свет и это...
Кукла спрыгнула через стенку колыбельки на пол. Затем добежала вприпрыжку до кровати, как ребенок, таща за собой свои книжки в рюкзачке на ремешках. Она поворачивала голову во все стороны, как любопытное дитя. Кукла явно увидела туалетный столик, остановилась, потом вспрыгнула на него, села на край стола, и стала любоваться собой в зеркало. Она прихорашивалась, вертелась, рассматривая себя, то через правое, то через левое плечо. Я подумала: «Какой странный дикий сон! Но я не сплю, иначе, я бы не раздумывала о том, почему мне снится сон».
Все это показалось мне такой чепухой, что я засмеялась. Но звука смеха не было. Смех был как бы внутри меня. Но кукла, похоже, услышала. Она повернулась и посмотрела прямо на меня. Мне показалось, что мое сердце остановилось в груди.
У меня бывали кошмары, Галя, но ужаснее глаз этой куклы я не видела ничего. Это были глаза дьявола! Они отливали красным. Я хотела сказать, фосфоресцировали, как глаза животного в темноте. Но в них была злоба, жуткая злоба, которая потрясла меня. Они и сейчас стоят перед моим внутренним взором, Галя, эти глаза дьявола на ангельском личике!
Не помню, долго ли она так стояла, глядя на меня. Потом она спрыгнула вниз и села на край стула, болтая ногами, как ребенок. Затем медленно и спокойно закинула руки за голову и так же медленно их опустила. В одной из них была длинная, как кинжал, игла... Кукла спрыгнула на пол, подбежала ко мне и спряталась под кровать.