Не поверить рассказу Эммы я не могла, но, как же удивительно все это было! Пока выспался мой муж Саша, я успела рассказать Эмме свою часть этой истории, чтобы она поняла, почему спали оковы рабства с ее души, что умертвило кошку-оборотня и разрушило дом колдуньи.
- Кстати, Эмма, а куда подевались куклы? Ты их видела? Ведь их было так много...
- Специально я их не разыскивала даже глазами, потому что все мое внимание было сосредоточено на колдунье-кошке и ее сыночке. Я не хотела, чтобы он меня заметил, и уходила, крадучись.
- Ну, так давай мы с тобой обо всем этом ужасе забудем раз и навсегда. Сейчас встанет Саша, сходит, даст телеграмму в Германию твоей родне, пусть тебя туда забирают, подальше от всех пережитых тобой страданий.
- Как далеко уехали мои родители с моей доченькой! У меня душа по ним истосковалась, но, как же я уеду от могилы моего любимого мужа Володи? Кто присмотрит, обиходит, поплачет над ней, ведь и у Володи никого здесь, кроме меня, не осталось, все уехали в Германию. Он погиб из-за меня, он мешал, стоял на пути у привыкшего получать в рабыни ту, на которую положит глаз, горбатого сына колдуньи. Так что, первым делом, я должна навестить Володину могилку.
О том, что могилу Володи Эмма посетит в первую очередь, когда вернется в город, догадался еще кое-кто, и именно поэтому, когда мы с ней только приближались по кладбищенской тропинке, ведущей к захоронению, мы услышали тоненький, будто игрушечный, звук флейты. Только недавно начавшая улыбаться Эмма, вздрогнула всем телом, мертвой хваткой вцепилась в мою руку...
- Кукла!!! Опять!.. - успела она воскликнуть, пока мы сделали те несколько шагов, что разделяли нас с могилой Володи и его портретом на мраморном памятнике. Прямо под этим портретом на небольшом мраморном выступе сидела... кукла...
Только не «школьница». Кукла была одета в монахиню, но не на западный манер, а по-нашему, по-православному: в черную широкую юбку, балахонистую кофту с длинными рукавами и беленькую косынку. Нежное бледное личико, будто живое, вызывало умиление. Абсолютно живые выразительные глаза в упор нас разглядывали, переводя взгляд с Эммы на меня и обратно.
Откуда-то из пригорка звучала флейта. Нас обеих охватил жуткий страх! Как же пожалела я, что не смогла уговорить своего мужа Сашу пойти на кладбище вместе с нами! Но, кто же мог подумать, что теперь, спустя столько времени, среди бела дня, на кладбище, у могилы несчастного мужа красавицы Эммы, нас встретят злые глаза заколдованной куклы?!!
- Может, она могилу Володи сторожит? - предположила я.
Часть 8
Но Эмма мне не ответила. Не успела. Воздух вокруг нас внезапно сгустился, стал голубоватым, и это особенно странно, потому что солнце клонилось к закату и светило не только ярким, но и красным светом. Я еще успела подумать, что завтра, видимо, будет ветер.
Кроме того, что воздух вокруг стал плотным, тяжелым, шевелиться в нем с каждой минутой было труднее и труднее, перед нашими глазами, будто мушки полетели, как бывает, когда с утомленными, усталыми глазами выйдешь из комнаты на яркое солнце.
Говорить мы уже не могли. Шевелиться не могли. Остолбенели.
Мысль стучала в мозгу: «Я не поддамся! Не сдамся! Кто же это творит? Ведь колдунья умерла?! Неужели сынок все это тоже умеет? Но где он? Где?»
Флейта смолкла. Кукла с озабоченным видом встала на ножки, спрыгнула на дорожку и мелкими шажочками направилась вниз по тропинке к выходу, но за кладбищенскую ограду не вышла, а повернула к домику сторожа.
Нас с Эммой сжатый воздух нес, будто в коконе вслед за куклой.
- Смотри, смотри, заводная кукла, - услышала я чей-то посторонний голос.
- А я сослепу подумала, что это кошка. Для куклы что-то уж очень быстро она бегает, - ответила первой другая женщина.
- Да, кукла это, кукла, я хорошо рассмотрела. Вон следом идут женщины, это, должно быть, их игрушка, они ее и запустили.
- Ты подумай, до чего же наука дошла! Двадцать первый век, что тут попишешь. Давай спросим, интересно же.
И, обращаясь к нам:
- Скажите, это ваша кукла?
Мы молчали. Не могли говорить. На наших губах висел колдовской замок. Не могли повернуть к прохожим голову, не могли отрицательно помахать рукой, чтобы они поняли, что не кукла принадлежит нам, а мы, увы, принадлежим этой кукле в монашеском одеянии.