Тут уж я не утерпела, разбудила мужа и все ему рассказала. Он, по своему обыкновению, воспринял мои слова с большим сомнением:
- Пойди умойся и глотни чайку. Уверен, что все это тебе приснилось. Не мудрено, ты не настолько здорова, чтобы так переутомляться...
- Никуда я одна не пойду: ни на кухню, ни на улицу. А там, между прочим, кто-то кричал, хорошо, если собака.
- Ладно-ладно, пойду с тобой, куда хочешь.
Уже светало. Воздух был серым, но муж все равно включил свет и в комнатах, и во дворе. Нигде никого не было, и мы вышли на улицу. Мне сделать это было так страшно, что даже зубы стучали. Муж меня уговаривал остаться дома, а он все вокруг осмотрит сам, но я боялась выпустить из своих рук рукав мужниной пижамы. Как вцепилась в него мертвой хваткой, когда будила, так и держалась, будто капризный ребенок за материнскую юбку.
На улице за калиткой мы оказались не одни. Из нескольких соседних дворов вышли мужчины, а женщины выглядывали из-за занавесок на окнах. Посреди тротуара, в трех домах от нашего, лежал, в странно неудобной позе, человек. Когда мы с опаской подошли ближе, я увидела, что это горбун. Он лежал, прижимая к животу халатик Эммы.
- Что с ним? - спросил Саша соседей.
- Умер. Закричал, как резанный, но ран на нем, вроде бы, нет. Впрочем, мы его особо не осматривали - вызвали милицию и скорую. Не знаете, кто это?
Мы с мужем в один голос заявили, что впервые видим этого человека. И не стали дожидаться, пока приедут из милиции, чтобы не затаскали потом как свидетелей. Ушли.
На следующий день нам соседи рассказали, что «скорая» определила смерть от инфаркта, а куда этот человек ночью приходил, никто так и не узнал.
Как мы спали в тот остаток ночи, передать невозможно! С моей души будто камень свалился и только тревожило ощущение встречи наяву со своими умершими родными. Поэтому, когда поздним утром я увидела во сне опять отца с матерью, крестную, не удивлялась, что с ними еще и моя свекровь. Только уходят они от меня куда-то в сторону, а я им вдогонку кричу:
- Что ж вы говорили, что меня заберете, а сами уходите?
А свекровь моя, покойная, голову ко мне повернула и отвечает:
- Господь тебя пожалел за добрые дела. Живи пока, не торопись к нам, успеешь еще.
- Да я и не тороплюсь, милые, ведь так еще пожить хочется...
То ли сказала я это им, то ли про себя подумала, да только утром проснулась полная сил, энергии и хорошего настроения.
Спустя полгода, я получила письмо из Германии от Эммы! Она сообщала, что они с Алешей теперь муж и жена, что они счастливо живут в двухэтажном, изумительной архитектуры, собственном доме, со своим бассейном, с внутренним двориком, клумбами цветов и стриженными газонами. Вокруг очень чистенького, со всеми дарами цивилизации, поселка под Ганновером, растут заповедные леса, по которым бегают дикие олени. В поселке говорят чаще по-русски, чем по-немецки, и пахнет здесь на кухнях борщом да котлетами, потому что живут здесь, в основном, переселенцы из России. Родители Алеши и родители Эммилии поселились в отдельных квартирах в доме, где к пожилым жильцам приставлены социальные работники, решающие их бытовые проблемы. Эммилина дочь, Катюша, быстро привыкла к Алеше и называет его папой, ведь он очень добр к ней, и как две капли воды похож на ее родного отца.
Эмма благодарит нас с Сашей за все, признается, что безумно счастлива, спокойна, ничего больше не боится и через несколько месяцев родит Катюше братика.
А я? У меня тоже все хорошо и часто я ловлю себя на мысли:
- Может все это мне приснилось?