Алекс осторожно уселся на самом краю. Ощущение смертельной опасности прошло, осталась тревога и усталость. Поднявшийся ночной ветерок холодил сквозь тонкую рубашку разгоряченное тело. Алексу хотелось закрыть глаза и уснуть… словно что-то извне убаюкивало его. Вдруг руку резанула боль и привела его в чувство. Так и есть — рукав потемнел от крови. Элиот все-таки успел его задеть… да. В голове прояснилось, Алекс осторожно поднялся и отошел от края крыши. Странные золотые искры не исчезали сами собой, но ветерок потихоньку уносил их невесть куда. Алекс перетянул раненую руку носовым платком, потом медленно, стараясь ее излишне не тревожить, вновь надел сброшенный сюртук и наклонился, чтобы поднять обе шпаги… кровь была только на одной. И это была его, Алекса, кровь. Острие, до того вонзившееся в тело Эмирана, поблескивало в лунном свете… Что же все-таки произошло? Алекс понял, что ответа на этот вопрос так и не узнает.
Он не был звездочетом и не мог заметить, как рядом с большой яркой звездой зажигается в ясном небе новая крошечная звездочка…
— Я виделась сегодня утром с Сардо.
Эту фразу Роза произнесла с некоторым вызовом, но Алекс не стал играть в эту игру и просто отвернулся, делая вид, что с интересом рассматривает диковинные орхидеи — гордость Королевской оранжереи.
— Ты не хочешь ничего у меня спросить? — осведомилась Роза Лейн, уязвленная его нарочитой демонстрацией равнодушия.
Алекс оторвался от созерцания цветов и перевел на девушку усталый взгляд.
— Только одно… Откуда у тебя эта лилия?
Сейчас неувядаемый черный цветок был приколот к фиолетовому изысканному платью Розы — казалось, он сочетается с любым ее нарядом.
Она бросила взгляд на лилию. Сделала несколько шагов взад-вперед, сжимая руки. Наконец остановилась перед Алексом.
— Ты что-то знаешь об этом?
— Знаю. Ко мне домой приходила ведьма и уговорила меня взять у нее черный тюльпан. Я не смог отказаться, хотя и хотел поначалу… После этого я просто забыл о том, что у меня была отличная задумка новой книги… А ты?
— А я встретила ее поздно вечером в саду Академии… Она сказала, что черная лилия исполняет сокровенные желания… Одно такое желание у меня было.
— И это, конечно же, секрет.
— Нет. Уже нет.
Роза осторожно коснулась длинными пальцами его виска, провела по щеке…
— Я хотела твоей любви, Алекс. Твоей настоящей, великой, всепоглощающей любви… и… какой она еще у тебя может быть?
Юноша перехватил ее ладонь и крепко, до боли, сжал в своей руке.
— У тебя была моя любовь! И тебе вовсе не стоило ради этого связываться с ведьмой.
— Я видела только ревность… — тихо ответила Роза. — Как и вчера, когда Элиот Эмиран подошел ко мне… видела, как тебя передернуло. Это не закончится никогда…
— Что касается звездочета, то это уже закончилось…
— Какая у тебя сейчас улыбка… — покачала головой Роза.
— Какая же?
— Мрачная… злая…
— Извини, что придется тебя огорчить.
— Что произошло?
— Об этом потом… Сначала скажи мне… твой голос.
— После вчерашнего обморока, — отчеканила Роза, — я не могу петь.
Она резко отвернулась, скрывая заблестевшие в глазах слезы.
— Роз… моя радость… любовь моя… Скажи, ты ведь уже все поняла?
— Что черный цветок всему виной? Поняла сегодня. Когда мне стало ясно, что я не могу с ним расстаться, что он кочует с платья на платье не совсем по моей воле. А утром меня зашел навестить Сардо, потому что разговоры о вчерашнем происшествии в кафе как-то дошли и до него. И он…
— Да, я знаю. У него цветок в петлице. Черная гортензия. И не ошибусь, если скажу, что и у Сардо не все в порядке…
— Увы. Он жаловался на боль в пальцах, говорил, что они немеют и он не может играть…
— И он тоже… Знаешь, Эмиран признался вчера, что есть колдунья, которая зачаровывает цветы, чтобы достичь какой-то своей цели… Почему я не заставил его рассказать больше? А теперь уже поздно.
— Почему поздно? Да что у вас там стряслось, в конце-то концов?
— Дуэль, — отчеканил Алекс. — У нас была дуэль.
Роза отступила на шаг. Ее черные глаза блеснули — в них читалось негодование… и тревога?
— Это ты?
— Что — я?
— Ты вызвал его? Из-за меня?
— Значит, у меня был повод вызвать его из-за тебя?
— Прекрати, Алекс! Ответь мне, чем все закончилось? Ты убил его?
— Мне сложно ответить на этот вопрос. Суди сама…
И Алекс в подробностях поведал ей о поединке и его непонятном бредовом завершении.
— И что бы это значило, по-твоему, Роз? Твой звездочет отправился к своим звездам?
— Он не мой. А ты слишком бледен сейчас для человека, хладнокровно похваляющегося убийством… или чем-то вроде того.
— Это был честный поединок, моя дорогая.
— Неважно… повод…
— Совсем другой.
— Правда? И в чем же тогда причина?
— Причина в Марии.
Этот ответ Розу по-настоящему удивил. Она помрачнела.
— Так что случилось-то? Алекс, почему из тебя каждое слово надо тянуть, как на допросе?
— Потому что это непростая история, и я расскажу тебе все по дороге. А сейчас нам нужно заехать за Сардо и потом отправиться к Марии. Думаю, золотой четверке есть сейчас о чем поговорить.
Тайна Альсени Арабел
Серж бродил по лесу с раннего утра. Ему хотелось забрести как можно дальше, чтобы многовековые дубы-великаны успокоили его своей мудростью, чтобы сосны подхватили и на уходящих в небо макушках унесли куда-то ввысь чувства, переливающиеся через край. Он садился на выступы корней, раскрывал пухлую тетрадь, читал и перечитывал написанные легким, мелким, слегка небрежным почерком строки… Альсени не знала, что когда-нибудь он их прочтет. Она вообще не собиралась никому показывать это. Но Карина все поняла в ту ночь и отдала Сержу дневник сестры, который сама читать не захотела. И он не чувствовал сейчас вины за вторжение в мир чужой души, с каждой строчкой, с каждым словом ощущая все сильнее, что этот мир становится ему до боли близким…
«То, что мне роднее с каждым днем, то, без чего я уже не могу, — это музыка. Она — мой друг, я слышу ее, а она — меня, мы едины. Я сочиняю и пою, и купаюсь в звуках, пускай все это только для себя…
Какой забавный мальчишка этот Серж, сын доктора Рении! Сержи, так все его зовут. Пока доктор сидела у нас в гостиной, мы целый час гуляли по саду, болтали у фонтана. Сержи странный. Он стеснялся своего дорогого костюма, он явно не привык к светской жизни. Но я заговариваю с ним о животных, о природе, и тогда он просто преображается. Это не первая наша встреча, и он, кажется, привык ко мне. В нем утонченность особая, не наша. Он не умеет вести светские беседы, но кажется, слышит, о чем говорят кусты роз, ветерок, журчащая вода фонтана… Может быть, в нем особая магия? Он вызывает мысль о друидах… Знает ли Сержи сам, что в нем скрыто? А там должно быть что-то очень интересное внутри… И еще он обожает свою мать. Они друзья, он говорит о ней с таким воодушевлением… я завидую.
Очень скоро. Очень скоро я сделаю свою собственную куклу. Я волнуюсь. Я не представляю, какой она будет. Я вчера сочинила песню… будет ли это похоже на то, как сочиняешь музыку? О чем это будет…
Мы вчера снова виделись с Аглаей, тайком от папы, само собой. Лали помогла, спасибо ей. У Аглаи всегда глаза на мокром месте, когда она разговаривает со мной. Дорогая моя нянюшка! Не надо таить от меня то, что я давно уже знаю. А еще я знаю, что никто никогда не любил меня так, как ты — даже родная мать. Но что поделать… Я не могу говорить с тобой об этом, ни с кем не могу. Хотела бы с одним человеком… с Сержи. Но я никогда не решусь.
Сегодня мы гуляли с Сержи в парке. И я осмелилась тихонько напеть ему свою песню. Ему понравилось! Он был искренен, он не врет. Кажется, вообще не умеет врать. Я бы хотела написать для тебя другую, Сержи… Пока еще не знаю, о чем, как и не знаю, какой будет моя кукла. Только внутри тесно, тяжело и больно. А под этим, где-то глубоко-глубоко — что-то очень светлое, очень важное для меня. Может быть, оно больше самой жизни. Что-то должно из этого родиться. Что-то нужно отпустить на волю! Я только молю Создателя, чтобы успеть хоть что-нибудь… Ведь у меня еще есть время?