«Хоть бы Алла что-нибудь выкинула и в этот раз. И желательно поскорее», – подумала я, вернувшись в постель.
В то утро сон никак не возвращался, и я была раздосадована.
Глава 2
Я отчаялась уснуть и встала. Сделала себе маленький бутерброд с сыром и сжевала его, запив черным кофе без сахара, под ненавязчивую музыку «Европы Плюс». Особых планов на день не было, и я подумала о том, чтобы чуть попозже, когда это будет прилично, позвонить подруге.
У нас с Жанной были особенные отношения. Я ее не любила, и это было сильное, крепкое чувство, тем не менее постоянно нуждающееся в подпитке. Меня бесило, как она одевается (ну как в ее возрасте можно напяливать на себя все эти унылые вещи?!), как двигается (чересчур грациозно, точно она не человек, а эльф), как носит украшения (только дешевые колечки, причем по пять штук на одном пальце).
И взгляды Жанны на жизнь меня тоже откровенно раздражали. Она любила долго и обстоятельно рассуждать о том, как для человека важна семья и как он должен прогибаться под всех ее членов, потому что в этом и есть смысл жизни. Родители уехали в другой город, общались с ней в основном по телефону, и в коротких разговорах с ними у нее не возникало необходимости прогибаться, зато этот навык постоянно требовался в супружеских отношениях. Бедняжка вышла замуж в восемнадцать – за человека, который был старше ее на шесть лет и постоянно «гулял». Она же сосредоточила все, по-моему, жизненные силы на том, чтобы родить ребенка.
Пока у них не получалось, но с каждым годом Жанна зацикливалась на этом все больше. Училась она заочно, не работала, домохозяйка из нее была никудышная – она даже яичницу не могла пожарить, не пересолив ее и не уронив сковороду. Общались мы со школы, и там она тоже не блистала. Подругой была и не хорошей, и не плохой – не поймешь. Однажды, уже живя одна, я сильно обожгла руку и не могла даже голову помыть нормально. Родители были в отъезде, а Стас занимался Аллой, да мне и в голову не пришло бы к нему обратиться. Я подумала, что логично будет попросить о помощи Жанну. Однако она, шумно посочувствовав мне по телефону, сказала, что дико занята. Но иногда стоило мне намекнуть о плохом настроении, и она тут же появлялась на пороге моего дома с тортом, вином и неуемной нежностью.
Лично я без особой охоты, из чувства долга ее выручала. Один раз помогла накраситься, когда муж поставил ей пару синяков на лице, а на следующий день должны были приехать ее родители, которые, разумеется, не были знакомы с изнанкой супружеской жизни дочери. Предлагала переночевать у меня, когда они с мужем ссорились, но она всегда отказывалась. Мол, это неправильная политика – бежать, чуть что не так. Надо поговорить, осознать свою вину и простить другого.
(Ее муж не производил впечатления тонкого человека, с которым можно обстоятельно обсудить любую проблему и найти оптимальное решение. Твердолобый, довольно тяжелый в общении, неулыбчивый тип. Даже на свадебных фотографиях ни разу не соизволил улыбнуться.)
Подруга мне требовалась не для душещипательных бесед – я оставляла личное при себе. Скорее уж для острых ощущений. Один вид Жанны пробуждал во мне кучу разнообразных эмоций, в основном отрицательных, но при этом мне хотелось видеть ее снова и снова.
Но в тот день идею позвонить Жанне я отмела. Не сегодня. Пойти куда-нибудь? Тоже вряд ли. Лучше уж посидеть дома и насладиться пока одиночеством. До вечера.
Родители действительно собирались зайти, как я и сообщила Стасу. Правда, допоздна они никогда не задерживались – оба были «жаворонками». Но он-то об этом не знал. Он и знаком с ними не был – я проявляла чудеса конспирации и ни разу не дала им понять, что у меня периодически кто-то живет. Родители были в курсе, что у меня есть бойфренд, но даже не настаивали, чтобы я им его показала.
Теперь пришло время упомянуть о моих отношениях с родителями. А отношения эти были довольно отстраненными. Разумеется, мы любили друг друга, но очень спокойной любовью, прекрасно выдерживающей многонедельные разлуки. Мы жили в соседних квартирах, однако встречались не так уж часто, сидеть друг у друга целыми днями не входило у нас в привычку. Как только осознали, что я нормально справляюсь с хозяйством и разными бытовыми мелочами, они с легкой душой отпустили меня от себя. Конечно, помогали в случае необходимости – и деньгами тоже, – но в целом предоставили мне идти своим путем, за что я была им благодарна.
Думаю, мама понимала мое стремление к одиночеству – она и сама была интровертом. То же самое было и с моей бабушкой, и точно так же она жила с мужем в соседней от дочери и зятя квартире (в которой теперь обитала я), но общалась с ними крайне редко. Ко мне бабушка и вовсе была равнодушна – родственные чувства проявлялись лишь в шоколадках и очень небольших деньгах «на мороженое» в день рождения. Я подозревала, что буду так же относиться к внукам, а мама – к моим детям.