— А где вторая? — опять недоуменно промычал пьяница.
— Что — вторая?
— Ну, твоя двойняшка.
— Вообще-то, я одна родилась, у меня нет сестер. Конечно, если они не незаконнорожденные.
— Что?
— Ничто.
— А че приходила?
— Хотела, чтоб ты в семью вернулся.
— Я не могу с нею жить, — завозникал папаша, — она постоянно меня бьет!
— Ты перепутал. Не она тебя, а ты ее.
— Ну да, перепутал.
— Но я знаю, как всё наладить.
— И как же?
— Ты должен наносить ей боль не напрямую, а дистанционно.
— Ди… Ди… Чё?
— Ну, на большом расстоянии.
Мариночка хотела сказать, что, когда он бьет ее маму, то он делает неправильно, потому что так, как он, делают почти все «домашние насильники». Мол, дескать, если он начнет бить ее так, чтоб она не видела лично, что он причиняет ей боль, то только таким образом в семью сможет вернуться этот горе-отец. Потому что его больше не будут мучить угрызения совести, когда он смотрит девочкиной матери в очередной раз в глаза, после того, как он вчера опять вспылил и устроил ей выволочку. То есть, поднял на нее руку.
Ведь ему очень стыдно, и поэтому он уходит из семьи.
— А это как? — спрашивал у Марины ее биологический отец, — «на большом расстоянии».
— Знаешь, как через куклу вуду?
— Нет?
— Ну, ты делаешь куклу, похожую на твоего обидчика, делаешь больно этой кукле… Но… Шутка в том, что больно не кукле, а твоему обидчику.
— А кукле не больно, — промямлил так папаша, как будто он хоть слово успел понять из сказанного.
— Да, ты прав, кукле действительно не больно.
— А как это сделать?
Пьяница имел в виду, что делать в этой жизни он ничего не умеет. Он умеет только ломать.
— Ты хочешь сказать, что ты сделать не сможешь?
— Ну, да. Эти же, куклы вуду, не продаются в магазине!
— Ну, вот, смотри, — попросила его девочка, чтоб он не отводил глаз в сторону. И ее лицо тут же изменилось.
— Ох ты! А как это ты?!
Пьяница произнес с восторгом, потому что сразу же узнал лицо, в которое превратилось девочкино.
— Не обращай внимание.
— Что значит, «не обращай»! Как ты превратилась в эту склочную бабу?!
— Ты же хотел сделать ей больно!
— Дак это же ты, а не она!
— Нет, она не настоящая. А я настоящая она. Понял?
— Нет, не понял!
— Просто я забрала ее душу, а взамен оставила ей копированную… В общем, короче, это слишком занудно объяснять! Проще сделать. Дак, делай же! Давай.
— Что делать?! — остолбенел папаша.
— Бей!
— Тебя что ли бить?!
— Вот ты тупо-ой… Я кукла вуду! Мне больно не будет, а будет жене твоей, дебил!
— Марина, просто у тебя лицо похоже на твою маму, а всё остальное, как у пятилетней. Вот я про что пытаюсь тебе сказать…
— Ты отвечаешь за свои слова?! — не знала она уже, как вбить ему всё это в голову. Чтоб он хоть во что-то поверил из того, что она сейчас говорит.
— Какая разница, отвечаю — не отвечаю…
— Я говорю: ты точно веришь своим глазам?
— А что, не «белочка» же это!
И тогда Марина прокусила себе кожу и начала пить сочащуюся из нее кровь.
5
В это время ее мать увидела, как на руке (в том месте, где вены; те самые, которые режут себе самоубийцы) сам собой образовался укус. Но, поскольку по идее она должна залить весь пол кровью, то происходит нечто совершенно невообразимое: на месте укуса кровь куда-то пропадает. На пол не льется, а «пропадает».
6
— Ты что делаешь?! — закудахтал папаша, — совсем сдурела?!
— Не обращай внимание, — донеслось от пятилетней девочки, так, словно в данный момент она не сосет собственную кровь, а разговаривает, поскольку ротик ее по идее должен быть совершенно свободен. — Сейчас ее не будет.
Марина говорила про кровоточащую ранку.
И она была права, потому что ранка действительно «сгинула». Она сгинула точно так же, как сгинула кровь, когда на нее пострела Маринина мама. Не залила весь палас, а «сгинула».
И в то время, когда отец вперился взглядом в эту «сгинувшую ранку» (он так смотрит на нее, словно понять не может), то он не видел, как пятилетняя девочка меняется полностью — превращается в сорокапятилетнюю женщину. При этом на ней рвется одежда пятилетней крохи… В том числе лопаются даже трусики…
И только тогда пьянчуга оторвал взгляд от этой «завораживающей» ранки.
— Ну что, — проговорила бывшая Марина уже и голосом своей мамы, — теперь я похожа на нее полностью?
— Э, — всё повторял этот «продравший глаза папаша», как заведенный, — а куда делась ранка-то?
— Я теперь могу управлять, — отвечала ему голая женщина, — той оболочкой.
— Чего?!
— Как кукловод.
— Я…
— Я, — перебила его женщина, — могу сделать так, что она подойдет к ванне, возьмет в руки бритву и перережет себе вены на второй руке! Хочешь?
— Не-ет, — проскрипел папаша.
— Но, дак, что? Ты хочешь сделать ей больно?
— Что-о? — опять неуклюже промямлил тот.
— Нет, если ты будешь пялиться на это место, то ты сделаешь больно не моей маме, а еще одному спиногрызу! Ты же ей должен сделать.
— Э-э… — попытался что-то промычать этот овощ. Вместо того, чтоб начать подчиняться.
— Давай, делай!
— Я не могу.
— Лично мне не будет больно, а вот ей, той, ненастоящей, да!
— Почему «ненастоящей»?
— Потому что «настоящая» — я. А она — всего лишь жалкая никчемная оболочка.
— А как это узнать?
— Ну, например, если она попытается заколоть меня осиновым колом, то сдохнет на самом деле она. То есть, она потеряет сознание, ляжет, полежит какое-то время, а потом начнет превращаться в тело пятилетней девочки, которое проткнуто колом, а я в это время встану на ноги и продолжу… так сказать, радоваться жизни. Потому что жизнь моя самая прекрасная и удивительная во всём космическом пространстве, а не такая жалкая и ненужная, какой ощущала ее в свое время она. Но дак что, ударишь меня хоть раз или так и будешь продолжать жевать сопли?
— Ну… — опять промычал этот тупица. Прозвучало, как «му-у-у…»
— Наверно, дело просто в том, что ты не понимаешь. Я должна тебе объяснить. Во всем виновата женщина, а мужчина — вечный терпила. Когда женщина мужчину задевает, то она, словно превращается в куклу. Куклу для битья. И она ему говорит… Ну, как будто бы говорит… «Я кукла-вуду. Сделай мне больно… Ведь у тебя есть враги… У пьяницы всегда есть какие-то враги… Ты можешь им отомстить… А, если врагов у тебя нет никаких, то… То ты представь себе, что я твой враг… И ударь по моей макитре… И ударь!»
— Это в переносном смысле?
— Нет, в прямом. Ты можешь меня даже убить, и тебя никто не найдет, потому что тебя не будет на месте преступления.
— Дак ты ж умрешь здесь! — недоуменно промычал пьянчуга.
— Да нет, ты не понял! Со мной-то как раз ничего не будет, потому что я бессмертна… Я же тебе хотела сказать, что я настоящая. А вот с той «куклой», с нею — да.
— Да не буду я ничего с тобой делать!
— Ну, тогда поцелуй меня. Просто поцелуй. Хоть на это ты способен?
И мужчина нехотя приблизил свою физию к этой женщине… Но та, как вцепилась своими зубами ему в нос… И не отпускает. Такое ощущение, словно зубы «примагнитились» к кости переносицы. Такой сильный электромагнит, который не расцепить голыми руками.