Наконец ушёл последний гость. Многие не виделись годами и, дай им волю, общались бы до самого утра. Так что некоторых пришлось буквально выпроваживать. Но все остались довольны. Выпивки и закуски хватило. Обстановка не какой-то «крутой» конгресс или мимолётная встреча в аэропорту – можно расслабиться, спокойно поболтать. «Я молодец», – мысленно похвалил себя Ник, заталкивая в мешки пустые бутылки и одноразовую посуду. Всё бы хорошо, но он-то устраивал весь этот тарарам с совершенно другой целью. Он хотел увидеть, хотел поговорить с Джой! И что из этого вышло? «А может быть, – мелькнула и застряла в мозгу ужасная мысль, – Джой обиделась? Она привыкла ко всеобщему вниманию…» Но не мог же он без Её согласия афишировать – смотрите, знакомьтесь, вот кто у меня в гостях! Но всё равно – пригласил… и даже слова не сказал. Как ужасно всё вышло. Такого конфуза с ним даже по молодости не случалось. Томас знает телефон Джой. Он сможет позвонить, попытается всё объяснить, попросит простить его. Но захочет ли она говорить с ним, захочет ли выслушать Ника? Что делать? Что делать? Он еле держался на ногах. Рановато для подобных нагрузок. Ник повернул к себе кресло. Кто-то перебрал? Поверить в это было невозможно! В старом дедовом кресле, удобно примостившись, спала Джой! От удивления Ник выронил палку и, потеряв равновесие, почти что упал вслед за ней на Джой. В последний момент он изловчился и ухватился за «уши» старинного кресла. Но Джой проснулась. Не сразу поняв, где она и что происходит, она закрылась руками от нависшего над ней Ника.
– Что? Что случилось?
Джой помогла Нику подняться, доковылять до тахты.
– Такое удобное кресло. Вы меня извините. Я просто очень устала. Это ведь ваш дом? И была ваша вечеринка? Верно?
Всё ещё смущаясь – он не ожидал, что она станет извиняться – и не находя слов, Ник кивнул. Он ведёт себя как юнец, как последний идиот.
– А почему Томас меня пригласил? Это из-за Вас? Томас Ваш подруг?
Она так странно спросила «подруг». Нельзя больше молчать. Ник, стараясь не выдать истинную причину своей необычной просьбы, рассказал об их с Томасом плане. И немного сомневаясь, правильно ли делает, о том, как пришлось его осуществить. Джой не обиделась и не стала высмеивать Ника.
– Вы немного странный. Никто ещё со мной так не разговаривал. Можно я ещё посижу в вашем кресле? В нём покойно.
– Конечно. Сколько хотите. Я в нём вырос. Первые детские воспоминания. Всё оказалось совсем не таким, когда пришло время из него выбираться. Хотите что-то съесть, выпить? – предложил Ник и засмущался, вспомнив, что гости уничтожили все его запасы.
– Нет, спасибо. Не беспокойтесь. Я немного ем. Со мной тоже так было, как Вы сказали, – всё не такое, как должно было быть. А вот это? Что? – резко переменила Она тему, вдруг испугавшись, что своими словами как-то выдала себя.
Когда вот так сидишь в кресле, прямо перед глазами освещённая мертвящим светом ночной улицы картина. О ней спрашивала Джой.
– Это репродукция.
– Репродукция?
– Да. Это моей матери. Она говорила, что подлинник бесценен.
Джой встала, подошла ближе к картине, отступила, вновь устроилась в кресле.
– Вам нравится? Это Дюрер.
– Дюрер. Не знаю. Что-то в ней трогает.
Следуя за взглядом Джой, Ник всмотрелся в репродукцию. Знакомая с самого детства до тончайших оттенков, плотно уложенных мазков акварели, эта мёртвая птица неожиданно напомнила ему кого-то. Это незащищённое, в редкой щетине горло, безвольно повисшие крылья-руки, прячущие потерявшие возможность сжиматься чешуйчатые лапки. Приоткрытый в предсмертном хрипе клюв. Хвост – безжизненный, безнадёжный. Голубизна, угадываемая в оперении грудки и крыльев птицы, сгущается и стекает, обретая смертельную синеву к концам маховых перьев. Отгоняя наваждение, Ник отвёл глаза.
– Что-то не так?
Джой переводила взгляд с репродукции на лицо Ника и обратно. Что-то происходило. Что-то, что Она обязана знать.
– Нет, простите. Всё хорошо.
– Случилось что-то. Вы что-то вспомнили, – настаивала Джой.
– Думаю, Вам будет не интересно.