Ник с берега любовался золотистым силуэтом Джой. На фоне бледного шёлка неба она казалась статуэткой на искрящемся пьедестале. Вмиг наваждение рассеялось – Джой тонет! Даже подумать, почему она не умеет плавать, времени не было. В несколько сильных гребков Ник оказался рядом с уходившей под воду Джой. Схватить, поднять, прижать к себе было делом секунды. Она успела лишь осознать, что теряет жизнь – возможность думать и дышать. Даже испугаться, испугаться до смертельного холода, не успела. Её обняли и подняли над водой, давая возможность дышать – возможность продолжить жизнь, тёплые сильные руки. Она тоже обняла его. И нашла свой дом, почувствовала что-то важнее себя, что-то, что заставило ещё сильнее, ещё крепче прижаться к этому мужчине. Волна, поднявшаяся из глубин тела Джой, подняла, захлестнула и Её, смывая всё на пути. Могучая, швырнувшая Её к этому, швырнувшая Её в это тело сила не оставила места ни для чего. Ник смотрел в бледное лицо, на тяжело дышащий, приоткрытый в немом крике рот, чувствовал на своих плечах, потом они обвили его шею, холодные скользкие руки. Невесомая тяжесть Джой гнула, тянула его на дно. Отказаться, выпустить её Ник не мог. Не мог отпустить ни эти губы – они уже были внутри его отвердевших, хищных губ, ни это врастающее в него тело.
Окрасив в темно синие тени на золотом песке, солнце, прощальным зелёным лучом закончило длинный, сумасшедший, невероятный день. Они, наконец, оторвались друг от друга. Как оказались здесь, на тёплой золотой гальке? Когда сняли одежду? Ник бережно – нельзя иначе с этим фарфоровым телом – провёл рукой от нежных, розовых, как у ребёнка, стоп до шелковистых лёгких локонов. Поймал трепет раскрывшихся навстречу его губам лепестков прекрасного рта. Ник не был мальчиком. Ни по возрасту, ни по жизненному опыту. Многое повидал, пережил. От первой восторженной робкой влюблённости до разнузданного секса с Александрин. Был уверен, что знает об «отношениях» всё. Но это, случившееся с ним сегодня, это – у них с Джой – перевернуло его душу, его представления о жизни, о любви. Не только их тела тянулись и находили друг друга. Душа Джой раскрывалась, вбирала его душу, и, отринув стыд и сомнения, её душа вливалась в душу Ника. Между ними не было границ, не было преград их душам, их желаниям, их чувствам. Такой полноты жизни, такой радости обладания и отдачи Ник не испытывал никогда. Он и не подозревал, что может быть так нежен, не знал, что бережная забота может принести такое счастье.
Она почувствовала на себе твёрдую ладонь. Мужчина гладил Её. Снизу вверх двигалась нежная и требовательная рука. И вслед за ней, под ней кожа Её загоралась, становилась шершавой и податливой, требовательной и совершенно нежной. Вот Её губ коснулся чужой рот, чужие губы, язык… О… Что, что происходит? Почему, когда, что творит это невозможное, гибкое тело Джой! Она, конечно, знала, что такое совокупление. На занятиях, посвящённых продолжению рода, особи из низших родов интеллектуального развития демонстрировали, как это происходит. Им было положено иметь от трёх до четырёх детей. Демонстрация процесса зачатия одного из них была одним из параграфов в уставе их жизни. Ничего из ряда вон выходящего в демонстрации – их молодёжь должна получить полное представление о процессе – никто из Рода Кью не видел. Так было заведено. Очень правильно и удобно. Каждый Кью должен произвести только двух потомков. Ошибаться, тратить попусту время никто не хотел. Те, кто что-то не понял или плохо рассмотрел, могли задавать вопросы. Можно было попросить дополнительную демонстрацию. Ей и самой предстояло произвести двух субъектов для Рода Кью. И значит, дважды совокупиться. Ничего необычного. На демонстрации всё выглядело достаточно просто. Но то, что случилось здесь! Как Она могла совокупляться с тем, кого не выбрал Селектор! Это одно из тех редких нарушений Всеобщего Устава, которые квалифицировались как «преступление». Далеко не в каждом поколении случалось нечто подобное. И наказание за это было самым жестоким. Но с этим мужчиной – Ником была не Она. С ним была Её Хозяйка, была плоть Джой. Но как случилось, что Она позволила плоти Джой победить Её интеллект! Думать об этом было совершенно невозможно. Неважно кто, Она или Джой горела и сгорала, и вновь возрождалась, и вновь погружалась в бездну его души, чтобы вынырнуть с ещё большим желанием, с ещё большей тягой, с пониманием абсолютной невозможности существования вне него, вне его души, его тела. Вряд ли те несчастные на занятиях совокупления понимали, что делают. Они и догадаться не смогли бы, как на самом деле это должно быть. Она застонала от понимания ужаса того, что происходило на тех занятиях, от восторга и душевного подъёма настоящего, от страха перед провалом будущего. Единственной защитой, единственным, кто мог спасти Её от всего этого, – был Ник. Она обняла его, прижалась, чуть заметно подрагивая крылышками, проскользнула в его душу. Здесь Её никто не обидит. Вслед за его нежными пальцами Она провела ладонью по горлу, скользнула ниже – в ложбинку между ещё трепещущих от недавней ласки грудей. Кристалл! Мой Кристалл! В безумии происшедшего Она забыла о Кристалле. Ужас бичом вспорол мозг. Её вышвырнуло из радужного облака невозможного счастья. И сразу пришло отрезвление и последнее чёткое воспоминание. Утопая, отдавая всю себя Нику, Она подумала, – он не должен дотрагиваться до Кристалла! И неимоверным усилием остановив себя на миг, Она успела снять с шеи цепочку с кулоном-кристаллом. Он здесь – с облегчением почувствовала пульсацию своего Кристалла под сброшенной в беспорядке одеждой. Как только Она вспомнила о Кристалле, всё – и этот невероятный день, и то, что произошло, – отошло, превратилось, если не в сон, то в воспоминание, в смутное ощущение чего-то нереального. Если бы ей в детстве читали сказки – о «сказках» Она узнала из воспоминаний Хозяйки-Джой, – то можно было бы предположить, что Она вспоминала старую добрую сказку. Но детям Кью не читали «сказок», и вспоминать было нечего и некогда.