– Я потребую у Пита, чтобы меня освободили от работы с тобой, – сказал Клинг.
– Он этого не сделает.
– Почему не сделает?
– Потому что, как ты сам только что сказал, я старше тебя по званию и я хочу, чтобы ты занимался этим делом.
– В таком случае не пытайся снова проделывать такие штуки со мной, я тебя серьезно предупреждаю. Ты подрываешь авторитет должностного лица перед посторонними и если попытаешься сделать это еще…
– Если бы тебя действительно заботила честь мундира, то ты испытал бы неловкость задолго до того, как мне пришлось заставить тебя уйти.
– Послушай, Карелла…
– Ах, теперь уже Карелла, а не Стив, так, да?
– Нечего обращаться со мной как с мальчишкой, запомни! Плевать мне, какое там у тебя звание. Ты просто запомни, что я не позволю наступать мне на мозоли.
– И никому не позволишь, правда?
– Да, именно так. Никому не позволю.
– Хорошо, запомню.
– Иначе придется тебе это напомнить, – истерически выкрикнул Клинг и пулей вылетел из дежурки.
Карелла грохнул ладонью по столу так, что подпрыгнул стоявший на нем телефон.
Детектив Мейер Мейер вышел из мужского туалета, застегивая молнию на брюках. Он оглядел пустой коридор и, слегка наклонив голову, прислушался как прогрохотали ноги Клинга по ступенькам лестницы, ведущей на первый этаж. Когда он вошел в дежурку, то застал Кареллу, сидевшим за столом с бессильно вытянутыми перед собой руками и глядящим в даль ничего не видящим взглядом.
– Из-за чего тут поднялся весь этот шум? – спросил Мейер.
– Да так, ничего, – отозвался Карелла. Он все еще кипел от сдерживаемой ярости и слова эти бросил коротко, явно не желая поддерживать разговор.
– Опять Клинг? – спросил Мейер.
– Опять Клинг.
– Господи, – сказал Мейер. Он покачал головой, но больше не добавил ни слова.
Этим вечером по пути к дому Карелла остановился у дома Тинки Закс. Он предъявил свой жетон патрульному полицейскому, который дежурил у ее двери, а затем зашел в квартиру в надежде найти там что-то такое, что позволило бы ему составить представление о тех мужчинах, с которыми могла бы быть знакома Тинка Закс, переписку, какие-то записи, записную книжку с адресами – и вообще, хоть что-нибудь в этом роде. Маленькую Энни еще в субботу временно поместили в детский приют, а потом передали под опеку Харви Сэдлера, адвоката Тинки, с тем, чтобы она побыла с ним до приезда из Аризоны отца девочки. Карелла прошел по коридору мимо комнаты Энни, то есть именно тем путем, которым должен был идти убийца, бросив по дороге беглый взгляд сквозь приоткрытую дверь на ряды кукол, выставленных на книжных полках, а затем направился в спальню Тинки. Постель стояла незастеленной – залитые кровью простыни и одеяло были сняты и направлены в криминологическую лабораторию Гроссмана. Окна оставались незавершенными, потому что на занавесях и портьерах также при осмотре обнаружили пятна крови их тоже взяли на анализ. Из окон теперь можно было свободно наблюдать за рекой Дикс и за медленно передвигающимися по ней буксирами. За окном стремительно темнело и эти быстро надвигающиеся сумерки как бы служили напоминанием о том, что на улице еще только апрель. Карелла включил свет и, стараясь не наступать на очерченный мелом силуэт женского тела, сделанный на толстом зеленом ковре, покрывающем пол комнаты, направился к овальному туалетному столику у стены. Столик, похоже, служил Тинке заодно и письменным столом. Карелла уселся там на пуфик и принялся разглядывать и сортировать бумаги, рассыпанные по его поверхности. Явный беспорядок указывал на то, что детективы из отдела убийств уже просматривали бумаги, но по-видимому, не сочли их достойными внимания. Тяжело вздохнув, он взял конверт с яркой окантовкой – "авиа", повертел его в руках, прочел обратный адрес. Письмо это было от Денниса Закса, бывшего мужа Тинки. Отправлено оно было из Рейнфилда, штат Аризона. Карелла вытащил из конверта письмо и принялся читать его.
"6 апреля, вторник. Дорогая моя Тинка!
Я сижу здесь прямо посреди пустыни и пишу тебе это письмо при мигающем свете керосиновой лампы, прислушиваясь к завываниям ветра за полотняными стенками моей палатки. Все остальные уже давно уснули. Никогда я не чувствовал себя так безнадежно оторванным от шумного города, и от тебя.
Программа Оливера, по которой мы сейчас работаем, раздражает меня с каждым днем все сильнее и сильнее, но все это, наверное, просто потому, что я отлично знаю, что приходится испытывать сейчас тебе, и поэтому все остальное кажется мне мелким и незначительным, по сравнению с твоей героической борьбой. Да и кому может быть интересно выяснять, действительно ли хохокамы пересекали пустыню на своем пути из Древней Мексики? И кому какая разница, разыщем мы тут их следы или нет? Единственное, в чем я абсолютно уверен, так это в том, что мне сейчас страшно недостает тебя, что я с глубочайшим уважением отношусь к тебе и молю бога за успех твоего предприятия. Надеюсь я только на то, что все твои мучения скоро закончатся и отношения наши опять станут такими, какими они были с самого начала, до того, как начался весь этот кошмар и наша любовь разлетелась вдребезги. Я позвоню на Восток в субботу. Прими заверения в самой искренней любви к Энни.., и к тебе.
Деннис."
Карелла вновь аккуратно сложил листок письма и спрятал его в конверт. Таким образом ему удалось сейчас узнать, что Деннис Закс находился последнее время в пустыне, работая над каким-то проектом, связанным с какими-то хохокамами (черт их знает, кто они такие), и что он, судя по письму, по-прежнему питает самые нежные чувства к своей бывшей жене. Однако наряду с этим он узнал также, что Тинка, оставаясь одна, по словам того же Денниса, "ведет героическую борьбу" и в связи с этим испытывает адские "мучения". Что это могут быть за мучения? Что это за борьба? И что собственно за кошмар, на который ссылается Деннис в своем письме? А очень может быть, что именно сама борьба и является кошмаром и мучением. Деннису Заксу позвонили сегодня утром в Аризону из детского приюта и, скорее всего, он сейчас уже в пути на Восток. Догадывается он или нет, но по прибытии ему предстоит ответить на массу вопросов.