— Почему вы так думаете? — спросила она.
Пиппа накрыла своей ладонью тонкую бледную руку Дайаны, лежавшую поверх одеяла.
— Я знаю, — просто ответила девушка, и по ее сочувственному взгляду нетрудно было понять, что она страдает не меньше самой Дайаны.
— Он поступил так и с вами? — спросила Дайана срывающимся, полным слез голосом.
Пиппа кивнула:
— Это было давно.
— Я убью его! Я…
— Мэтт, пожалуйста, приготовь нам чаю, — перебила его Пиппа.
Этот его типично мужской возглас был вполне понятен, однако не в этом нуждалась сейчас Дайана. Ей необходимо было сочувствие и понимание, а никакие слова были не нужны. Можно было просто молча сидеть рядом. Месть могла подождать, гораздо важнее было в эти минуты быть рядом с ней.
Пиппа постаралась взглядом объяснить все это Мэтту. К ее величайшему облегчению, он понял все, что она хотела сказать, и, не произнеся больше ни слова, вышел из спальни. Оставшись наедине с Пиппой, Дайана схватила ее за руку.
— Я так глупо себя чувствую! — с горечью сказала она.
Пиппа не стала даже пытаться утешить ее, понимая, что нужно дать Дайане возможность самой высказать все, что наболело у нее в душе. И действительно, Дайана заговорила. Она захлебывалась словами, иногда повышала голос, иногда переходила на шепот, и Пиппа чувствовала, что ей становится легче.
В спальню тихонько вошел Мэтт с чайником, поставил его на низкий столик и остановился за спинкой кровати. Пиппа видела по его лицу, с каким трудом он сдерживал свои чувства, внимательно слушая рассказ Дайаны об ужасе прошлой ночи и представляя, что подобное пришлось пережить и Пиппе.
Дайана закончила свой рассказ и разрыдалась. Мэтт подождал, пока она немного успокоится, и шагнул к ней.
— Дайана, тебе надо обязательно заявить об этом, — спокойно и уверенно произнес он.
Она в ужасе замотала головой.
— Кто мне поверит? — вырвалось у нее.
— Пиппа, ты не заявляла в полицию о том, что с тобой произошло?
Пиппа покачала головой:
— Я тогда подумала так же, как и Дайана, — никто попросту не поверит мне. Стив сам так говорил. — Она коснулась рукой лба, словно тщетно пытаясь унять головную боль. — Сколько еще женщин, с которыми он поступил подобным образом? Я могла бы тогда остановить его…
Мэтт опустился рядом с ней на край кровати. Она не отодвинулась, и он взял ее руку в свою.
— В этом нет твоей вины, Пиппа. Но сейчас его обязательно нужно остановить раз и навсегда. Дайана, если мы останемся с тобой здесь, ты сможешь повторить свой рассказ для полиции?
Дайана, казалось, попыталась собраться с силами.
— Думаю… Думаю, да, — прошептала она.
— Отлично. Пиппа, ты тоже должна поведать свою историю. А потом, Дайана, ты сможешь укрыться в моем доме в Лос-Анджелесе. Ты же знаешь, у тебя там много друзей, верно?
Дайана слабо улыбнулась:
— Верно. И потом, мой брат… Хорошо будет оказаться рядом с ним.
Мэтт перевел взгляд с Дайаны на Пиппу и поразился тому, насколько обе они спокойны. Сердце его болело за Пиппу. Ему бы очень хотелось избавить ее от тяжелой необходимости рассказывать о выстраданном кошмаре, но он понимал, что в этом заключался единственно правильный выход. Они не имели права позволить Грейнджеру издеваться над кем бы то ни было еще.
— Я позвоню Брэду, он сможет устроить все так, чтобы избежать огласки. Хорошо?
— Давайте поскорее покончим с этим, — отозвалась Дайана.
Мэтт кивнул и вышел из спальни.
Несмотря на то что прибывшие сотрудники полиции чрезвычайно сочувственно отнеслись к ней, для Пиппы оказалось настоящей пыткой вспоминать о насилии, пережитом пять лет назад. Она была благодарна Мэтту за его присутствие и молчаливую поддержку. Вынужденная в мельчайших подробностях восстанавливать в памяти то, что все эти годы она пыталась накрепко забыть, девушка невыносимо мучилась.
Однако по мере рассказа душа ее как бы очищалась, и она испытала самый настоящий катарсис. Вместе со словами, которые она произносила, из нее словно вытекал горький яд, поселившийся во всем ее существе с момента перенесенного ужаса. Ей становилось много легче оттого, что она оказалась способной рассказать о своем горе посторонним людям. Когда разговор подошел к концу, Пиппа почти ликовала, потому что чувствовала себя как будто заново родившейся.