Смотрю вдаль на двухэтажное здание и уже не слушаю Акима. Мысли в фарш, в глазах восторг. Это первое, что меня за сегодняшний день по-настоящему радует. Белые колонны, как зубы в ряд. Окна занавешены тяжелыми шторами и глядят на нас с высокомерной гордостью.
Я усмехаюсь от детской радости, что не могу сдержать.
Но первая же мысль, что Марку здесь тоже понравилось бы, встряхивает меня, и наплыв мерзких мурашек по телу отрезвляет. Скрип ворот почти сливается со скрипом моих зубов. Умела бы я чистить память, не раздумывая, прошлась бы магической белизной по болезненным блокам.
— Я тебе позже все расскажу. Ты сейчас просто не в состоянии понять хоть что-то, — говорит чуть громче обычного Аким. Будто повторяет не один раз.
Снова киваю. Иду за ним и верчу головой.
С двух сторон нас обнимают ровные и щербатые ряды береста. Кружевные мелкие листья уже частично опали — будто золотыми монетами усыпана земля. Маленький участок грунтовки перпендикулярен асфальту.
Мы проходим еще одни ворота, где кованый рисунок разворачивается перед взором, как черное солнце. А за ними площадь: невысокие подрезанные кусты невесты, несколько лавочек. Все это вокруг белоснежного памятника. Но разглядеть его не успеваю: мы идем дальше.
Стриженный газон насыщенного зеленого цвета устилает все участки, где нет бетона. Серый с изумрудным переплетаются, будто в косу, и, как лучи звезды, расходятся в стороны хозпостроек. За домами вдалеке вижу верхушки исполинских деревьев. Тянет хвоей и речкой: такой запах был у бабушки в деревне.
Мы подходим к длинному зданию, что растягивается в длинную гусеницу и заворачивает приземленным хвостом в сторону. Слева и справа тоже постройки, но не такие масштабные.
Щемит сердце от тоски. На миг кажется, что иду в логово змея. С виду все радужно и красиво, но стоит открыть дверь…
— Нравится? — вдруг говорит Аким, а я подпрыгиваю от неожиданности.
Зря я пошла с ним, зря согласилась. Его тень накрывает меня, будто хочет задушить. Предчувствие рассыпает по телу тысячи уколов мурашек. Лучше бы навестила родителей. Зачем поехала с едва знакомым человеком не пойми куда?
Отступаю. Неосознанно.
— Все в порядке. Идем, — Аким делает шаг в сторону и раскрывает передо мной массивную дубовую дверь.
Мне страшно. По лодыжкам ползет холод, обвивает, как уж. В голове пульсирует мысль, что не тому доверилась, а тело подается вперед, будто меня околдовали, и я делаю шаг через порог.
Мореное дерево не только на дверях и окнах, плинтусах и панелях, но и в запахе. Густом и плотном. Меня даже слегка пошатывает от резкой перемены воздуха.
Дверь за спиной захлопывается, будто крышка ловушки. Не могу отделаться от ощущения неправильности, и даже мысли о Марке отступают на второй план. To ли это срабатывает защита, и я просто пытаюсь отвлечься, то ли интуиция пытается меня предупредить, чтобы не впутывалась в новую игру. Да поздно. Мне хочется перемен. Хочется радужного будущего. Без мужа, что изысканно выкручивал мне суставы и смеялся, когда мне было больно.
Но перед глазами вздергивается картинка: наши объятия в душе. Рука Марка тянется к крану и включает мне воду теплее. На глаза с болью наворачиваются слезы. Как я ошиблась в нем? Как можно было так притворятся? Я же верила в его чувства. Ради него готова была на все.
Пол стелется мелким каменным рисунком под ногами. Хочется присесть и рассматривать, щупая завитушки, но я иду. Иду за Акимом, будто меня тянут за нитку. Едва ли вижу детали через мутное стекло слез, но иду.
— Вестибюль, — объясняет мужчина. — Там, — показывает на лестницу, перила которой выделяются на общем фоне красивой ручной резкой. Голова льва с раскрытой пастью, кажется, собирается меня глотнуть. — На втором этаже спальни. Здесь не все ученики. Большинство в другом корпусе, в глубине двора.
Меня смущают эти слова. Я что особенная? Почему меня сюда привел?
— А здесь руководство? — усмехаюсь. — Или элита?
Аким ведет плечом и, проходя по ажурной кафельной плитке, бесцеремонно стучит по ней каблуками.
— Мой кабинет, — тощая рука машет на дверь слева. — А там, — головой указывает вперед, — комнаты других учителей.
— Других? — переспрашиваю и ловлю свое отражение в зеркале напротив. Рдяные волосы рассыпаются по плечам. В глазах недоумение и печаль. Долго буду отмываться от своего семейного «счастья». Ухмыляюсь и снова гляжу на Акима, а он говорит:
— Да, — он смотрит мне в глаза некоторое время. Улыбается, а я вижу тень ехидства и фальши. Аким хмыкает: — Ладно. Пойдем. Ты, наверное, проголодалась?