Глава 2
Уже восемнадцать лет граф де Герсель вел жизнь светского человека, которая похожа на пламя, пока ею живешь, и на пепел, когда она прожита. И вот однажды утром, пока лакей Виктор причесывал его, он прочел следующее, найденное в своей почте письмо, окаймленное черным бордюром и помеченное «Фуршеттери», – именем обширного охотничьего поместья, которым он владел в Солонье.
«Ла Фуршеттери, через Милансей (Лаур-эт-Шер)
23-го марта
Господин граф!
С прискорбием извещаю Вас, что мой дорогой отец, Августин Дерэм, скончался сегодня в два часа пополудни. Мы потеряли его неожиданно: он возвращался с осмотра работы каменщиков, начатой на ферме в Виллеморе. Удушливая жара без сомнения вызвала прилив крови. Едва только вошел он в столовую, где была мать, как свалился на пол. Мать позвала меня; я была в своей комнате, где как раз проверяла сметы подрядчика из Виллемора. Я быстро сошла с лестницы, побежала в столовую. Увы! отец даже не узнал меня.
Погребение состоится завтра в Милансей. Мы были бы очень польщены, господин граф, если бы Вы могли присутствовать при этом; но мы хорошо понимаем – и я, и мать, – что Ваши занятия помешают этому.
Теперь, господин граф, у меня есть к Вам просьба, и нужно было, чтобы предмет ее был достаточно важным, раз я нашла силы писать Вам о ней в эту горестную минуту. Но это слишком спешно и важно, чтобы я оказалась первой.
Отец оставил нас, меня и мою мать, без всяких средств; он был вовлечен одним из своих друзей в биржевые спекуляции, которые поглотили все наше состояние и весь его заработок. Моя мать, зрение которой в последние два года еще более ослабло, уже не может больше заниматься кропотливым трудом, которым она так отличалась: починкой старых кружев. Я должна зарабатывать на хлеб ей и в то же время и себе.
Я могла бы заняться каким-нибудь делом или даже преподаванием, так как получила высшее образование. Это было моим проектом при жизни отца. Но служба, учительство – все это в начале, почти нищенство, и нужда задавить нас. И вот мне пришла такая мысль, которую я позволю себе предложить Вам, господин граф. Уже давно я помогала отцу управлять Вашим поместьем. Я выросла в Фуршеттери: мне кажется, что я знаю лучше кого бы то ни было и положение вещей, и служебный персонал. Бедный отец поручил мне ведение всех счетов; себе он оставил только сведение балансов и переписку с Вами. Позвольте мне попробовать заменить его. Вознаграждение мое будет, разумеется, меньше отцовского; но и у меня, и у матери потребности невелики. Если Вы полагаете, что молодая девушка двадцати двух лет не может быть официально назначена управляющим землями такой важности, как Фуршеттери, заместите формально отца матерью. Что касается фактического управления, то уверяю Вас, господин граф, что никто в имении не удивится, узнав, что я занимаюсь его делами, так как (теперь я могу засвидетельствовать это) от этого ничего не изменится. Мой бедный отец так мучился несчастными коммерческими спекуляциями, что все четыре года его голова не годилась ни на что.
Господин граф, я умоляю Вас, прежде чем Вы решите так или иначе вопрос о заместителе моего отца, попробуйте ту комбинацию, которую я предлагаю Вам. Вы скоро будете убеждены, что это – как раз та комбинация, которая лучше всего способна оградить Ваши интересы, а вместе с тем позволит мне заниматься наиболее для меня пригодным и привлекательным трудом. Это, наконец, даст мне возможность избежать забот о переезде матери в ее годы и с ее болезнями. Из уважения к моему отцу, умершему на Вашей службе, сделайте мне милость испытайте меня!
В надежде на благоприятный ответ я прошу Вас, господин граф, верить преданной Вам слуге
– Виктор, знаете ли, старик Дерэм вчера умер? – спросил граф, откладывая письмо.
Лакей удержал на весу около выбритых щек щипцы, которые он только что нагрел, чтобы завить усы своему господину:
– Дерэм умер? Ей-ей, это – новость, господин граф. А отчего он умер?
– От кровоизлияния в мозг, я думаю… Он свалился, как сноп, в столовой, когда пришел из Виллемора.
Виктор сделал плечами жест, который без сомнения должен был означать: жизнь бренна. Потом, в то время как его щипцы приподнимали белокурые кончики графских усов, он пробормотал тем безразличным тоном, какой умел принимать, когда высказывал такое убеждение, которое способно было вызвать возражения со стороны хозяина:
– В конце концов, он был славным парнем этот старик Дерэм.