От последней мысли Маргарет затошнило.
– Мистер, могу я тоже выйти? – спросила она, уже не испытывая радости от способности нормально разговаривать. Какой в этом толк, если скоро сифилис уложит её в могилу?
– Ступайте, – милостиво разрешил хозяин.
– Подурнело бедняжке, – деланно вздохнула Шарлин, отправляя в рот добротный кусок антрекота.
И без того великолепно прожаренная телятина показалась ей вдвойне вкуснее – Шарлин понимала, что испортила всем настроение. Она обожала эту забаву. Ни один мужчина, тем более клиент, не мог подарить ей такого наслаждения, какое обволакивало её во время скандалов.
«Ну, давай же и ты, ржаволицая, просись в ватерклозет», – мысленно смеялась Шарлин.
И Эмили ожиданий не обманула.
– Что-то они долго, – пробормотала она. – Может, Анне нужна помощь. Схожу посмотреть.
Проводив её взглядом, Шарлин задала вопрос:
– Вас не оскорбило, что она не спросила вашего разрешения?
– Я учту её невежество, – заверил голос.
Минуты тянулись. От скуки Шарлин залпом осушила стакан пунша, наплевав, что может сказаться не очень трезвой во время спектакля. И тут она запоздало удивилась: почему не слышно именинницы? Ведь это маленькая девочка и она, как любой ребёнок, должна издавать хоть какие-то звуки.
– Мистер… могу я поговорить с Дарси?
– О чём? – не сразу ответил тот.
– Просто… хочу познакомиться… Сколько тебе лет, малышка?
На сей раз ответа не последовало. Шарлин сглотнула.
– Хорошо, поняла, моё дело не вопросы задавать.
Товарки всё не возвращались. Девушка изо всех сил напрягала слух, но никого и ничего, кроме собственного сердцебиения, не слышала. Необъяснимая тревога нарастала.
– Мне кажется, они ищут выход, – как могла равнодушнее произнесла она.
– Что бы они ни нашли, это не выход, моя куколка…
В совмещённом с ванной комнатой нужнике Анну долго рвало. Так время от времени происходило уже больше месяца. Но сейчас причиной являлась не беременность – Анна изрыгала злость, обиду и отвращение. Все – и возлюбленный Жозе, и эти три потаскушки – предали её. Да ещё и болезнь. Хотелось броситься в Темзу, захлебнуться жижей нечистот или сдаться на растерзание ротвейлерам мистера. Но куда нестерпимее жгло желание убить, убить предателей.
Анна прополоскала рот, умылась из кувшина. По мокрым рукам пробежался сквозняк. Она осмотрелась. Свисающие до пола занавески прятали… чуть приоткрытое окно. Небольшое, но достаточное, чтобы протиснуться наружу. Анна осторожно приподняла раму, та абсолютно бесшумно подалась вверх. Невероятно!
В мгновение в голове выстроился план: сбежать, затаиться, неважно где, снимет комнату, где-нибудь пересидит, а потом – мстить! О, как жестоко и с каким удовольствием станет она расправляться с Жозе и этими грязными шлюшками! Будет вонзать длинные ржавые гвозди в распахнутые ужасом глаза, наблюдать, как они наливаются кровью, лопаются, вытекают; будет медленно срезать его смуглые и их нарумяненные щёки и запихивать кровавые куски в грязные рты, заставляя предателей, ещё живых, жрать собственное мясо. Да, именно так! Но для начала – выбраться отсюда.
Анна тихо посвистела. Ни шороха, ни лая – тишина. Свистнула протяжней и громче – вновь ни звука.
– Надеюсь, собачки, вы крепко привязаны. Или сидите в клетке, – под нос прошептала Анна. – Я передумала становиться вашим ужином.
Она подняла раму вверх до конца, взобралась коленями на узкий подоконник, и тут же земля буквально ушла из-под ног. Не успевшая ничего понять, Анна даже не вскрикнула…
Маргарет утопала в жалости к себе. Ну почему, почему это случилось именно с ней? И почему именно сейчас, в девятнадцать, а не в старости, к сорока? Ради чего бог вернул ей нормальную речь, если вскоре заберёт жизнь? Через несколько месяцев тело изуродуют язвы, сгниёт нос, а затем и остальные кости. Чем она заслужила такое наказание? Отчего именно над ней все издеваются? Многие клиенты унижают её, измываются, бьют – почему?