Глотая слёзы, девушка вошла в уборную. Незапертая дверь не удивила: Анна никогда не закрывала даже комнату, обслуживая клиентов, что уж говорить о нужнике. Поразило другое: самой Анны внутри не было.
– Анна, – почти шёпотом позвала Маргарет. – Анна, ты где?
Изумлённая, Маргарет выпала в коридор. Стараясь ступать неслышно, она в надежде толкала каждую из трёх дверей, но без толку – все были закрыты. К лестнице девушка не пошла – та хорошо просматривалась из гостиной, и Маргарет, за столом сидевшая лицом к выходу, могла поклясться: Анна не спускалась и не поднималась по ступеням.
Недоумевая, куртизанка вернулась в туалетную и тут заметила окно…
Ещё на подходе к уборной Эмили поняла, что не слышит голосов Анны и Маргарет. Поэтому внутрь вошла с опаской: зная, в чьём доме находится, в душе она готовилась к чему угодно.
В отличие от товарок, Эмили окно заметила сразу. Подойдя ближе, вгляделась в сумерки по ту сторону стёкол. Ухоженный сад, убегающая вправо тропинка. «Оплошность, мой добрый господин», – мысленно хмыкнула она.
Эмили приподняла раму и, помня о ротвейлерах, бросила в сад кусок мыла. Он угодил в кусты, отозвался лёгким шорохом. Послышались характерный скрежет когтей о сетку и сдавленное рычание. Эмили поняла, что псы в вольере и – раз уж они не лаяли во время побега Анны и Мардж – тропинка им не видна.
Она уже собралась поднять раму, но в последнюю секунду подумала о Шарлин. Оставить её здесь одну? Да, она неприятная, наглая особа, но даже ей Эмили не желала того, через что прошла сама со стариканом Уайтом. Нет, лучше как-то изловчиться и сообщить товарке о тайном выходе, улизнуть в уборную вместе и смыться.
Вернувшись в рисовальную, Эмили застыла: Шарлин исчезла. Её имя девушка выкрикнула так громко, что по зале раскатилось эхо. Владелица имени не отозвалась.
– Мистер Уайт, где Шарлин? – со страха Эмили выпалила имя хозяина.
Тот тоже молчал.
Эмили ринулась в переднюю. Конечно, мистер не шутил: входная дверь оказалась заперта. Подёргала рамы: так же закрыты на ключ. В истерике вбежала в гостиную и закричала:
– Мистер Уайт, прошу вас, прошу, молю, мистер Уайт, ответьте!
Но ответом по-прежнему была тишина.
– Да прекратите же вы эти игрища, мистер Уайт, отзовитесь! – Эмили заметалась загнанным зверьком. – Вы же видите меня, видите моё состояние! Шарлин! Шарлин!
Молчание.
– Да почему же вы молчите, мистер, чего добиваетесь? А-а-а… – резко замерла она. – Может, вам не нравится, что я рассекретила вас и называю по имени?
На секунды Эмили замолкла, ожидая ответа, но его не последовало.
– Тогда я буду называть тебя так, как ты этого заслуживаешь, чёртов мерзкий старикашка! Извращенец! Дьявол бы тебя побрал вместе с твоей дочкой! Будьте вы оба прокляты! Как вам такой спектакль?!
И, схватив подвернувшуюся под руку фарфоровую вазу, она вне себя швырнула её в стену. Но сосуд не разлетелся на осколки. Вместо этого он насквозь протаранил обои, словно за ними не имелось стены, и лишь после этого послышался характерный дребезг.
На еле слушающихся ногах Эмили приблизилась к прорехе, потрогала: стена, похоже, сделана из плотного картона. Боязливо, заставляя себя, заглянула внутрь. Крохотная, с небольшим окном комнатка, вмещавшая в себя лишь два кресла. Оба пусты.
Эмили попятилась, наткнулась на что-то спиной, медленно повернулась.
Последнее, что она увидела, была улыбка фарфоровой куклы…
31 августа 1858 года, Лондон
– Господин полицейский, сегодня третье утро, как я привёз мистеру Уайту молоко, а он в третий раз мне не открыл, – тараторил старичок, едва поспевая за Ларкинзом. – Мистер Уайт очень, очень ответственный человек, он не предупреждал, что будет отсутствовать. И окна, окна все занавешены, вы посмотрите! Я чувствую, с ним что-то случилось!
Артур Ларкинз раздражённо повёл густыми прокуренными усами. Мало того, что левая рука ныла и чесалась под лангеткой, так ещё этот дотошный молочник переполошил ни свет ни заря весь участок. Чувствует он, видите ли!