Она совсем растерялась, но сколько ни спрашивал ее полковник, где она была ночью, старушка ничего но сказала и лишь только приговаривала: «После скажу, мой родной, после...»
Наскоро собрали кое-какие вещи и провизии на дорогу, полковник усадил бабушку в карету, рядом с ней уселся усталый и испуганный Федя, напротив поместилась Марьюшка, потом забрался к ним полковник, и карета тронулась, окруженная конными солдатами, и покатилась по грязной большой дороге, вдоль леса.
Через несколько часов, к утру, целая толпа кое-как вооруженных, оборванных и голодных французских солдат ворвалась в богатый помещичий дом в Елисаветине и разграбила его. Люди едва спаслись от смерти; некоторые успели уехать, другие спрятались в лесу. Дом был всеми брошен, и долго, долго после никто уже не жил в нем.
______
Прошло несколько лет. Война кончилась, французы помирились с русскими, Москву отстроили лучше прежнего, и жители начали опять съезжаться и селиться в новых домах.
Один елисаветинский дом стоял среди усадьбы угрюмый и пустой, дожидаясь своего хозяина.
Елисавета Федоровна, вскоре после своего отъезда из любимого Елисаветина, захворала и умерла. Она простудилась в ту самую ночь, как зарывала с внуком Федей клад. Испуг ее и спешный отъезд ночью тоже подорвали ее слабое здоровье, и только что она приехала в свое рязанское имение, как заболела и слегла в постель.
Часто Федя, который спал в комнате рядом с бабушкой, слышал по ночам, как она стонала, кашляла и молилась: «Господи, помилуй меня, грешную!.. Господи, не оставь сиротку моего, Федю!»
И ему грустно и жутко становилось, хотелось плакать, и думал он: «зачем бабушка ночью зарывала сундук - и вот простудилась! Кому нужен этот сундук? А бабушка может умереть, - бабушка мне так нужна, я не могу жить без нее, я люблю ее!..» И Федя прятал личико в подушку, и плакал, плакал до тех пор, пока уставал, и сон смежал его распухшие от слез глаза.
Бабушке день ото дня становилось хуже, - смерть была близка; старушка позвала к себе Федю и тихо, прерывисто заговорила:
- Федя, плоха я стала. Богу угодно, видно, меня взять от тебя... скоро ты останешься один ... не плачь, дружок ... Слушай меня, запомни мою последнюю волю... - Бабушка закашлялась и помолчала. - Ты помнишь, Федя, - продолжала она, - мы зарыли с тобой клад... Так вот, дружок мой, я прошу тебя, не отрывай клада до тех пор, пока он тебе не понадобится на какое-нибудь доброе дело.
Бабушка опять помолчала, Федя смотрел на её исхудалое лицо, и слезы текли из глаз его.
- Федюшка, помни: если ты выроешь клад из жадности, чтобы иметь более богатства, не будет тебе от него счастья... Прощай, голубчик, да благословит тебя Господь на все доброе, помни бабушкины слова…
Она достала из-под подушки образок и благословила Федю.
Федя ничего не мог говорить, он рыдал, целовал бабушку; его увели; к вечеру бабушка тихо скончалась.
Федя остался один на свете. Какой-то дальний его родственник, опекун Феди, приехал за ним, взял его и отвез учиться в Москву, в дворянский пансион. Федя рос одиноким мальчиком, некому было любить и ласкать его, и даже на праздники некуда было ему ездить.
II.
Прошло еще несколько лет, Федя вырос. Он кончил свое ученье и поехал жить в Елисаветино, где жил в детстве с бабушкой. Теперь он был здесь полным хозяином. Дом пришлось отделывать, чистить; дорожки в саду и парке заросли травой, службы обветшали, все надо было приводить в порядок. Федя начал заниматься хозяйством и скоро очень разбогател. Он ни разу не подумал о кладе, зарытом в земле. Он не любил и вспоминать о том сундуке, от которого погибла его любимая бабушка. Иногда, гуляя, он подходил к старому, разросшемуся во все стороны, широкому дубу, под которым зарыт был клад, вспоминал ту ночь, когда они зарывали сундук и как потом скоро уехали; вспоминал он слова умиравшей бабушки, и ему делалось страшно, он вздрагивал и поскорее уходил домой.
Никто, кроме Феди и старика Никиты, не знал, где зарыт был клад. Марьюшка, горничная бабушки, прожила недолго после своей барыни. Петр был взят в солдаты и пропал без вести. Старик Никита был теперь караульщиком и летом сидел в саду, в гроте, недалеко от зарытого клада, и пускал фонтаны, когда приезжали господа из города гулять по чудесному елисаветинскому парку. Бывало, дети сунут в руку дедушке Никите монетку и просят его пустить им фонтаны. Никита встанет, подойдет к речке, отвернет там какой-то кран, и вот из открытой пасти крылатого мраморного дракона поднимается кверху высокая тонкая струйка воды и белой пеной брызжет в большой круглый мраморный бассейн. А то подальше был еще фонтан - рыба, вся посеребренная, и из рыбьей пасти шумно лилась большим потоком вода и, падая, осыпала брызгами визжавших от радости детей. Потом дедушка Никита опять шел к речке, наклонялся над чем-то, точно колдовал, завертывал краны, и вода переставала бить из фонтанов; наступала тишина, и старичок усталыми шагами уходил снова в свой темный прохладный грот, садился или ложился на лавку и дремал.