- Возможно, за столько лет я просто тебе надоела донельзя. Возможно, я душу тебя вниманием и заботой подобно удаву, и ты захотела найти себе новую госпожу?
- Возможно, - загадочно улыбнулась компаньонка.
- А что ты будешь делать, если я умру?
- Найду себе другую госпожу: красивее, моложе и щедрее. Вы ведь сами всё уже решили, так что перечить не стану.
- Жестоко. Какая же ты жестокая. Достойная представительница своего народа.
- Да, и, пожалуй, новая госпожа будет вежливей предыдущей.
- Разве тебе меня ни капельки не жалко?
- Ни капельки, но почему-то очень хочется плакать.
Так продолжалось от вечера к вечеру, пока моя молодая хозяйка не слегла от неизвестной хвори. Она бредила, её лихорадило и тошнило, но компаньонка продолжала каждый вечер обмывать тело подруги благовониями, промасливать пряди волос "золотыми когтями" и нашёптывать уже не колыбельную, а молитву на своём загадочном языке своим загадочным богам. Иногда азиатка начинала тихонько плакать и целовать девушку в лоб. Отец не поскупился и собрал с десяток маститых светил медицины, но доктора терялись в догадках и ставили самые разные диагнозы, порой совершенно противоречивые. Лекари ставили компрессы испускающей дух аристократке, делали уколы, прикладывали пиявок, поили горькими микстурами и даже пускали кровь, словно в Средневековье. И иногда ей даже становилось лучше, но на следующий день неизвестная доселе науке болезнь возвращалась и продолжала пожирать со смаком некогда цветущую здоровьем девушку. А затем из пор её белоснежной бархатной кожи начала сочиться кровь, и профессура отказалась от борьбы. Отец привёл в дом священника, чтоб тот отпустил дочери все земные грехи и упокоил с миром, ибо исповедаться сама она уже не могла. Пока он читал молитву и проводил ритуал перед последним путешествием, её мать так горько плакала, что обессилев, упала в обморок. Отец же закрылся у себя в кабинете и напился до беспамятства, а взволнованных жениха и брата попросту не пускали в девичьи покои.
В ночь после исповеди моя госпожа пристально посмотрела мне в глаза и прошептала: - Хочу быть честной до конца. Тогда я была безумно влюблена в того почти неизвестного юношу - твоего брата. И потому я так сильно презирала тебя - за невозможность одержать вверх и заставить мне покориться, даже несмотря на моё положение. Ты могла так спокойно, фривольно и фамильярно висеть у него на плече, а я не могла даже с ним поздороваться. Моё положение и родовое древо стали золотой клеткой из условности, покорности и фальшивого этикета. Я ненавидела тебя, потому что не могла стать тобой. А теперь, через много лет ты вернулась, чтобы проводить в последнее путешествие, да поглумиться.
- Спи, - ответила я. - Подумай хорошенько и найдёшь все ответы: они у тебя под носом, но ты упорно не хочешь их замечать. Спи, время позднее.
И моя владелица покорно уснула.
Едва забрезжил рассвет розоватой дымкой, девушка резко распахнула глаза. Она не могла отдышаться, будто надолго перехватило дыхание, казалась испуганной, но прозревшей. Тогда она обратилась ко мне взглядом.
- Кажется, я поняла твоё послание. Ты не смеяться надо мной пришла, ты хочешь меня уберечь.
В тот же день моя хозяйка из последних сил попросила родителей отправить её в монастырь, чтобы молиться всё то недолгое время, что ей осталось. Она попросила их никому не говорить, куда именно собирается ехать и наделить своих персональных слуг якобы важными поручениями, да отправить подальше. Измученные последними событиями члены семейства, конечно же, согласились выполнить просьбу умирающей дочери, и в тот же день отец лично и тайком увёз её в женский монастырь. Как ни порывалась верная компаньонка поехать с любимой госпожой, её просьбу отклонили и избавились от неё, отправив подальше в другое имение служить в качестве гувернантки для внучатого племянника давнего друга семьи. Тем временем дышащая на ладан невеста взяла с собой только самые необходимые вещи - совсем немного, всё уместилось в один саквояж: туалетные принадлежности, толстую тетрадку для ведения записей и меня.
Моя владелица с большим трудом осилила дорогу, боялась, что не доедет, но вытерпела. Затем она поселилась в маленькой, тёмной, убогой келье, хотя в том месте все помещения были такими, и не было особенных комнат для особенных гостей. Монастырь на то и монастырь, что там нет различий и привилегий: и убийца, и праведник изначально равны перед Богом. Бог наделяет всех и каждого без исключения равным началом - рождением и равным концом - смертью. И только от нас - грешников из плоти и крови зависит, какой путь мы пройдём от первого до последнего вздоха.