Выбрать главу

  - Дьявольское отродье, неужели даже сырая земля вытолкнула тебя, чтобы ты продолжила нас мучить?! Как же я ненавижу тебя, мерзкая тварь!

   Незнакомца сковала дрожь и отчаянье, в ярости он схватил меня за волосы и со всей силы ударил о стенку. Тонкая бледная ножка отбилась от моего выточенного фарфорового тела, но этого наказания ему показалось мало: он вцепился в массивное обшарпанное кресло, на котором я сидела, и попытался разбить мне голову. Лицо мастера исказил ужас, и он успел вступиться, ударив гостя ещё раз.

  Юноша только злобно огрызнулся:

  - Почему же ты всегда защищаешь её?! Ты ведь знаешь, кто она такая!

  Тень грусти и понимания проскользнула по усталому лицу мастера:

  - Успокойся, мой возлюбленный сын, - это не она, как бы я сильно того не желал - это всего лишь кукла, подобная ей, и я сам её сделал.

   Слова мастера ещё сильнее исказили лицо юноши:

  - Глупый старик, похоже, ты совсем потерял рассудок! Эта мерзкая кукла принесёт тебе только боль: то же безумие и отчаянье, что и она! Посмотри: её игрушечная нога отвалилась, и теперь внутри зияет лишь пустота её мёртвого, игрушечного тела! У неё нет внутри души! Кукла в середине такая же пустая, как и сестра! - выпалил он с ненавистью и выскочил за дверь.

  Мастер обречённо обхватил ладонями седую голову и, сжавшись, сел на пол. Я же продолжала лежать в углу тёмной комнаты, неподвижная, сияя болезненной, нет, безжизненной белизной фарфора. Я смотрела на отца... Да, мастер был моим создателем, моим отцом, моим первым хозяином, но, несмотря на всё это, ни жалости, ни даже тени сочувствия не зародилось в кукольном сердце, которого не было. Всё, что я могла ему подарить в знак благодарности, оставалось на самом деле пустотой ненастоящего тела и холодным прикосновением гладкого материала к живой коже.

  Придя немного в себя, отец починил меня и аккуратно усадил в то самое кресло, которым некоторое время назад хотели расколоть мою голову. Близилось утро, и создатель обессиленно поплёлся в соседнюю комнату, но в этот раз он забыл закрыть мне глаза.

  По ветхим стенам украдкой побежали зловещие тени, напоминая бесформенных чудовищ из детских кошмаров. Они окружали и обнимали меня, глухо и радостно нашёптывая, что я такое же чудовище, как и они. Только лишь потому, что меня сотворили столь же красивой, как и её. Соглашаясь с ними, я думала о том, что с приклеенной ногой вряд ли уже буду совершенной.

  Ближе к рассвету дверь снова отворилась, и в комнату прокрался её брат. Его глаза зловеще сверкнули, приветствуя тени. Он наклонился непозволительно близко и прошептал у самого моего уха:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

  - Я ненавижу тебя...

  Он прижался к моему лицу настолько сильно, что на какой-то момент мне почудилось, будто оно треснет. Частое горячее дыхание безжалостно обдало мои щёки. Но под натиском этой, с трудом сдерживаемой агрессии - явной угрозы, выражение моего лица ничуть не изменилось, и эта холодность - безучастное присутствие в собственной судьбе разозлила юношу настолько, что он сорвал с меня её платье. Ткань треснула и усыпала пол белыми нитками, словно пеплом и скорбью по ушедшей.

  "Сегодня я избавлю отца от тебя раз и навсегда!" - гулкое злорадное эхо пронеслось в его искалеченном злобой сердце.

  "Отчего ты так яростно пылаешь ненавистью к ней?" - спросили мои глаза.

  "Она, словно смрадная бездна, уничтожила всё, что было мне дорого!"

  "Нет. Она всего лишь была грешной. Как и все люди".

  "Ты - всего лишь послушная безмолвная кукла! Что же ты можешь знать?! Моя "нежная" сестра убила мою жену..."

  "Забавно... Интересно, как же она сделала это?"

  Её брат покорно опустил голову и начал свой печальный рассказ. Таким образом, он, возможно, освобождался от тяжкой гнетущей ноши:

  - Переболев в детстве тяжёлой болезнью, моя возлюбленная навсегда потеряла способность говорить с другими людьми. Но недуг не только не портил её, но и придавал некое очарование и таинственность, что является огромной редкостью для девушек нашего времени. Глаза моей милой загадочно светились небесным, голубым цветом, когда я обнимал её долгими сладостными вечерами. Она не боялась смотреть другим в лица, вся наполненная светом и уютным теплом. Моя же "драгоценнейшая" младшая сестрёнка в неполные семнадцать лет походила на чернейшую бездонную пропасть, ненасытную и непроглядную. Она не желала терпеть мою невесту в отчем доме, утверждая, что "безмолвная бледная тень" недостойна её единственного брата. Но, вопреки маленькой Горгоне, мы поженились, ибо любовь наша и трепетность друг к другу не знали границ. Сестра же, разъедаемая ядом и ревностью, оскорбляла жену всякой скверной и выживала из дому. Она лгала себе, мне, отцу - всем, с кем имела желание побеседовать. Но никто не смог переубедить меня. Возлюбленная жена стала мне целым миром, где не нужны были слова, обещания и долгие разговоры. Мне достаточно было только положить ей голову на колени и чувствовать, как она перебирает тонкими пальцами взмокшие от усталости волосы. Я был дорог и нежно любим.