Хороших людей видно сразу и он был хорошим человеком в лучшем значении этого слова, но, тем не менее, безумно одиноким и несчастным. Даже сама атмосфера в комнате отражала все его одиночество и неустроенность, но почему-то глаза паренька продолжали сиять. Ведь у него был личный светлячок в запутанных, тёмных коридорах жизни. И этот маленький, хрупкий светлячок вёл его вперёд, к самому свету.
Парень посадил меня на стол, надел резиновые перчатки и начал разглядывать через лупу, а яркая ночная лампа обжигала фарфоровые голову и руки.
– Странно, – удивился он, – такое чувство, что в комнате я больше не один. Не ты ли, старая куколка, взвываешь к беседе?
– Да, это я. Теперь ты не один в этой человеческой „мышеловке“, которую называешь жилищем. Мне скучно, не хочу больше молчать, расскажи мне свою историю. Зачем ты меня купил? У всех моих прежних владельцев была причина и у тебя она должна быть.
– И то верно, конечно же, есть причина. Я хочу сделать подарок одному человеку, который мне очень важен, – и парень упёрся взглядом в потолок, витая в сладких облаках мечтаний, но вдруг осёкся. – Что это я? Сам с собой уже разговариваю, совсем с ума от одиночества сошёл! Праздные грёзы ещё никого до добра не доводили, вот же я дуралей! Но она уже который год не выходит у меня из головы – эта чудная, странная и безумно волшебная девушка, которая ко всем одинаково добра, но, тем не менее, каждого держит на расстоянии. Она всегда бродит где–то в дебрях собственных мыслей, носит кашемировое пальто небесно–голубого цвета, которое, к слову, ей слишком велико, а ещё круглые очки с плотными стёклами почти на кончике носа. Я думаю, она прячется от всего и от всех в слоях мягкой ткани и за толщей нелепых очков. Моя тайная зазноба маленького роста и никогда не собирает в причёску шатёр длинных русых, непослушных волос, вероятно для того, чтоб поток её мыслей оставался таким же целеустремлённым и свободным, как и она сама. Она умилительно неуклюжа, часто спотыкается на ровном месте и постоянно разбивает кофейные кружки. Вероятно, они слишком тяжёлые для маленьких, хрупких, почти детских ладоней.
Это невероятная девушка содержит пять невоспитанных, разбалованных лохматых собак в тесной квартирке, работает над диссертацией и поглощает шоколад килограммами, но остаётся всё такой же миниатюрной и увлечённой историей создания кукол, кукольных культов и знаменитых мастеров–кукольников. А если она не пишет новую главу научной работы всей своей жизни, то обязательно самозабвенно реставрирует старых кукол. Она мечтает построить дом, вырастить сад и обрести личную форму бессмертия, навечно запечатлённую в её мастерстве. Моя милая, моя нежная работает в крупном историческом музее игрушек, а больше ничего её не интересует. Она совершенно не замкнута, хотя, казалось бы, должна быть такой, наоборот открыта и мила, справедлива, но не терпит глупости и поверхностности, вероятно, поэтому её не любят и сторонятся многие наши сотрудники. А я люблю её именно за это: за преданность своему делу и за прозрачность суждений. И я хочу, чтобы и она полюбила меня, но выходит так, что земные радости для неё не существуют. Иногда мы сидим за чашечкой кофе в столовой или в кафе напротив, болтаем преимущественно о работе, а я не могу отвести от неё взгляда, и пытаюсь не выдать себя, не смотреть ей в яркие, лучистые глаза под толщей стекла. Я боюсь выдать свои чувства невольной улыбкой или движением. И так продолжается уже несколько лет, с самого первого моего рабочего дня. Вот глупец, скажут многие, на свете столько красивых девушек. Это верно, девушек много, но родной и желанной стала только одна единственная. Почему я такой бестолковый трус? Мне не хватает духу признаться в своих чувствах, не хочу её испугать, оттолкнуть, не хочу быть отверженным, ведь тогда не станет даже этих мимолётных посиделок за чашечкой кофе. Потому каждый год в день рождения моей ненаглядной я тайно кладу на её рабочий стол плитку молочного шоколада и редкую отреставрированную куклу, а затем подглядываю, как она улыбается, ест сладкое и разглядывает подарок. Да, ещё с позапрошлого года она перестала плотно закрывать дверь, будто сама уже ждёт незримого гостя, и с того момента в тонкий дверной проём сквозь покрывало лампового света я всегда наблюдаю, чем она так задумчиво и увлечённо занята. Вот очередной год и отмерян, и она ждёт следующую куклу.