— И как же он дальше?
— К обозу какому привяжется, видать. — Мальчишка решительно поднял голову. — А вам спать пора! И так времени совсем малёк, если пораньше хотите выйти. Идите.
Таша кивнула. Бросила монету на землю.
— Ты можешь её не взять, но она всё равно твоя, — сказала девушка, прежде чем отвернуться. — Спасибо, Шерон.
И вышла, — оставляя за спиной коней, конюшего и тишину.
Заплатив в трактире за комнату и ужин, Таша направилась к лестнице.
— Да, — спохватилась она на первой ступеньке, — а может кто-нибудь меня разбудить через четыре часа?
Старик-трактирщик кивнул. Впрочем, стариком его можно было назвать с натяжкой — седовласый, но глаза удивительно зоркие, и эта выправка… явно бывший военный.
— Спасибо, — поднявшись ещё на ступеньку, Таша вновь обернулась. — А настойки сон-травы у вас не найдётся?
— Найдётся. Служанка занесёт.
Таша благодарно махнула рукой и, вертя ключ в пальцах, наконец поднялась на второй этаж.
Маленькая комната была на удивление уютной. Особенно радовали пёстрые ситцевые занавески и фиалки в горшочках на подоконнике. Кинув сумку на пол, Таша зашла в ванную; лёгким прикосновением к абажуру зажгла светильник на стене, крутанула вентиль, помеченный алым крестом.
Тихий щелчок сработавшей магии — и об эмалированное дно раковины плеснулась струя горячей воды.
Когда Таша, приведя себя в порядок, вернулась в комнату, на столе уже ждал поднос, вздымавший к потолку горячий дымок. Ужин включал в себя куриное жаркое и кружку травяного чая, и Таша с ним расправилась наскоро. Заново смазала ладони целительным кремом, который прихватила с собой. Не раздеваясь, рухнула на кровать.
Уставилась в потолок.
Она не любила ночь. Ночь — время зверей, но люди… днём, в бесконечных хлопотах и заботах, гораздо легче забывать то, что хотелось забыть. Просто откинуть ненужные воспоминания, отмахнуться от них — с мыслью, что всегда успеешь подумать об этом потом.
Только ночью, когда ты остаёшься один, и нет ничего, кроме четырёх стен, тишины и темноты, — всё, от чего ты так долго отмахивался, разом возвращается; и вновь путает мысли, и травит их тревогой, сомнением, страхом…
…и наступает потом.
В дверь коротко стукнули.
— Да!
Вошедшая служанка приблизилась к кровати с глиняной кружкой в руках.
— Сон-трава, — дружелюбно сказала девушка, протянув кружку Таше. — Здесь три капли, на три-четыре часа хватит. Я вас разбужу, как просили.
Таша выпила настойку маленькими глотками; напиток отдавал мятой и мелиссой. Потом, откинувшись на подушку, молча следила, как служанка собирает тарелки.
Но когда та потянулась погасить светильник, стремительно села.
— Нет!
Слово-вскрик сорвалось с губ почти непроизвольно, заставив служанку удивлённо обернуться.
— Нет, — повторила Таша. Уже тише. — Оставьте свет.
Девушка лишь склонила голову, прежде чем выйти, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Таша вновь легла, уставившись на огонёк под бумажным абажуром.
Может, это всё-таки сон, до жути реальный? Может, проснётся она уже у себя в комнате? Дома… и Лив будет посапывать в соседней кровати, и в воздухе будет витать вкусный запах утренней стряпни, и мама будет напевать что-то на кухне.
Мама…
И настало время всех потом.
…ты собираешься выкрасть сестру у трёх головорезов, шептал тонкий, пакостный, безжалостный голосок по ту сторону сознания; наивная…
…у тебя даже третья ипостась не проснулась…
…кошка, которая только и может, что царапаться…
Таша закрыла слипающиеся глаза. Дыша глубоко и размеренно, гася судорогу в горле.
…маленькая глупая девочка: один неверный шаг, одно неверное слово, и…
…ты одна, никто тебе не поможет, твоя мать мертва…
…мертва, мертва, мертв…
Она всё-таки всхлипнула.
А потом наступила тьма.
***
Он шевельнул пальцами, будто перебирая невидимую паутину, и картинка трактирной комнатушки растворилась в туманном мареве. Когда в серебристом стекле осталось лишь отражение его лица, отложил зеркальце на стол; положив подбородок на скрещённые пальцы, взглянул на решётку камина, за которой подёргивались тленной серостью умирающие угли.