Улыбка сходит с губ Мариэль – это поразительно мало меняет выражение, стынущее на её лице.
– Нет.
– А что скажешь?
Взгляд хозяйки дома бесстрастен: свет не отражается в затенённых ресницами глазах, теряется в чёрной глуби с едва заметным вишнёвым оттенком.
– Скажу, что нам досталось всё имущество, без лишнего рта заживём только лучше, да к тому же… – Мариэль осекается. То ли вспоминает о чём-то, то ли замечает вытянутое лицо Лэй. – Имеешь что-то против?
Соседка опускает взгляд, рассматривая свои потрёпанные башмаки.
– Это… жестоко.
– Зато плакать долго не будет. – Вместо прощания Мариэль отворачивается, чтобы улыбнуться дочери: та уже бежит к крыльцу. – Хорошо покаталась, малыш?
– Ох, мам! – Таша птичкой взлетает по ступенькам. Кудри светлым шлейфом летят следом, серые глаза сияют серебром. – Принц такой… такой… и почти уже меня слушается!
– Не сомневалась, что вы поладите. – Скользнув взглядом по удаляющейся спине Лэй, Мариэль касается медной оправы светильника. Шар золотистого света гаснет, погружая террасу во тьму. – Теперь мыться, пить чай и спать.
– А я хотела на ночь краеведение поучить… Мам, можно я карту расстелю, можно?
Мариэль смотрит на дочь, молитвенно сложившую тонкие ладошки.
Когда она кивает, за показной неохотой прячется удовлетворение – слишком хорошо, чтобы его разглядел ребёнок.
Таша упрыгивает в дом, воинственно и радостно крича что-то про цвергов, которые сегодня своё получат. Сад шепчет Мариэль то, что слышит она одна, перешагивая порог следом за дочерью: то, что у неё входит в дурную привычку покупать счастье ложью.
Щелчок двери сменяет скрежет засова, оставляя сад наедине с двумя лунами, льющими бледный свет на звёздочки белых цветов, – и что бы ни шептали яблони, Аерин и Никадора тоже оставляют это без ответа.
Когда Таша открыла глаза, небо уже выкрасили блеклые краски предрассветья.
Спросонья она не сразу поняла, что делает на заднем дворе. Без одежды. И почему ладони стёрты в кровь? Почему…
Осознание навалилось в момент – беспощадно, безжалостно. Осознание скрутило её в комок, скрючило рыданиями там же, на росистой холодной земле, заныло в сердце, разрывая его глухой безысходностью.
Мама там, под землей. Мама там – мертва. А Лив…
…Лив…
Другое осознание – непростительно запоздалое – само распахнуло слепленные слезами глаза.
Они увезли Лив.
Трясущиеся руки оперлись о землю, прошив тело отрезвляющей болью.
Кое-как поднявшись, на подкашивающихся ногах Таша побежала в дом.
Догнать, найти, найти, догнать, мерным молоточком стучало в висках, когда она, почти задыхаясь, ворвалась в детскую: убий… похитители, лучше думать «похитители»… должны были оставить что-то, за что можно уцепиться. Она жадно втянула носом воздух – нюх оборотня разложил спектр запахов на компоненты, как парфюмер уловил бы отдельные ноты в мелодии духов. Кровь, пот, промасленная кожа… табак, хмель, лошади – самую капельку…
Нелепыми семенящими шажками обогнув кровавое пятно на полу, Таша тронула лампу на тумбочке.
Странный отблеск, которым темнота под кроватью откликнулась на вспыхнувший свет, заставил девушку рухнуть на колени.
Пальцы на миг скрылись в темноте под деревянным бортиком, чтобы вытянуть оттуда прохладный золотой круг на длинной цепочке. Кулон легко умещался на ладони; Таша решила было, что это часы, но, откинув крышку, вместо циферблата увидела отражение своих безумных глаз. Слева от зеркальца, под выпуклой крышкой притаился педантично сложенный бумажный клочок – Таша сама не знала, как дрожащие руки сумели вытащить и развернуть его, не порвав на конфетти.
«Встретимся в Пвилле. Л.»
Записку вывели аккуратным сухим почерком, столь же лаконичным, как содержание. Записка заставила Ташу неверяще уставиться на буквы, прыгающие перед глазами, словно их заколдовали.
Удачно. Невероятно. Зеркальце… судя по рунной филиграни на крышке, для связи… и место. Карта Равнинной провинции сама всплыла в памяти; точка с нужной подписью, за которой скрывался небольшой городок на востоке Долины, подтвердила, что Таша не зря учила краеведение.
Кто бы ни назначил похитителям эту встречу, их ждут в Пвилле.
Ташу там не ждут, но она там будет.
Сборы много времени не заняли. Сперва наспех перевязать руки, смазав ладони целебной мазью. Потом надеть первое, что попадётся в шкафу. Выгрести из тайника на кухне кошели с деньгами и украшениями. Покидать в сумку всю снедь, что найдётся. Навесив замок на входную дверь, со всех ног рвануть к конюшне, пока кровь снова выстукивает в ушах «догнать, найти». Думать ни о чём другом – особенно о могиле на заднем дворе – Таша себе не позволяла. С этого момента она потеряла право плакать.