– Что-то ты припозднился, – сказала она, когда друг застыл на краю полянки.
– Ну прости. Сперва у кузницы старика Лира долго торчал, потом дядя нравоучительствовал. – Краем глаза Таша видела, как Гаст недоумённо следит за их пятками. – Что вы делаете?
– Трясём небо, – поведала Лив со всей серьёзностью ребёнка, который едва способен усидеть на одном месте хотя бы пять моментов[1], а обычные полчаса школьного урока считал изощрённой пыткой.
Гаст посмотрел наверх, туда, где по небесному шёлку рассыпалась колкая звёздная шелуха.
– Мы загадываем желания на звёзды, – пояснила Таша невозмутимо. – Но их падает куда меньше, чем Лив хочется. Зато если небо потрясти, они точно на местах не удержатся.
Смеяться Гаст не стал. За десять лет дружбы – с момента, когда они случайно сели за одну школьную парту, – он давно привык к её выдумкам.
– Твоя идея? – просто спросил он.
– Чья ещё.
– Я не такая умная, как Таша, – грустно сказала Лив. – А то сама бы придума… ай, ну вот, ещё одна упала, а я не успела ничего загадать! Ты меня отвлёк, дурак!
– Чай готов!
Мамин голос глухо прозвенел в синей темноте, приглушённый яблоневыми просторами, отделявшими полянку от дома.
Четыре пятки, облитые тонким шевретом летних туфель, одновременно ударились о плед.
– Не обзывайся. – Сев, Таша легонько щёлкнула сестру по носу. – Завтра ещё по крайней мере пару звёзд свалим, стрекоза.
Та не утешилась, и всё время, пока Таша сворачивала лоскутное покрывало, стояла надувшись.
– Гаст-балласт, – буркнула Лив.
– Я кому сказала?
– Наш Гаст патласт, ушаст, бородаст…
– Лив!
– Не вижу ничего плохого в бороде, – сказал Гаст, смущённо почесав слегка щетинистую щёку: зимой на ней впервые показались редкие светлые волоски, пока не знакомые с бритвой.
– Борода может быть красивой, а вот твои поросёночьи шерстинки – точно нет!
Отряхивая плед от земли и травы, Таша не видела лица друга. Зато прекрасно слышала, как тот скрежещет зубами.
К детям нужно быть снисходительным (особенно когда тебе восемнадцать, ты уже почти закончил школу и, выходит, почти что взрослый), но порой это дамнарски сложно.
– Мелкая ты ещё, чтоб в мужской красоте разбираться, – процедил Гаст наконец.
– Будь я мальчиком, ты бы мне сейчас врезал, да? – проницательно заметила Лив.
– Таша б мне не дала. Но на подзатыльник ты напрашиваешься.
Хихикнув, довольная Лив уцепилась за руку сестры; Таша только вздохнула стоически.
– Лучше скажи, ты брался за задание по истории? – спросила она, направившись к дому, одной рукой прижав покрывало к груди.
– Неа. – Гаст на ходу сорвал с ближайшей ветви недозрелое яблоко. – Всё равно одна добренькая отличница даст мне списать.
– На этот раз – не дам.
– Кажется, я это слышал уже примерно… сто раз?
Выпустив ладошку Лив, Таша ткнула нерадивого друга под рёбра – судя по громкому ответному «ай», плотный лён рубашки не смягчил удар.
После она не раз вспоминала тот вечер. Детские препирательства, детские проблемы, казавшиеся тогда такими важными. Незагаданные желания. Невыученные уроки. Незначительные, трогательные пустяки, ничем не предвещавшие грядущего.
Самое страшное в жизни редко предупреждает о себе. Оно приходит без приглашения, в самый обычный день, когда ты не успеваешь и даже не собирался прибраться к его визиту. И никогда не спрашивает, готов ли ты его принять.
К такому невозможно быть готовым.
– Кажется, я не раз высказывала своё отношение к тому, что кто-то обрывает яблони без спроса, – сказала мама, когда они поднялись по деревянным ступенькам на террасу. Гаст как раз дожёвывал огрызок вместе с косточками, невесть каким образом не морщась от невыносимой кислоты. – Добрый вечер, Гаст.
Обе стрелки настольных часов приближались к двенадцатому делению из шестнадцати. Многие отправляли детей спать в одиннадцать, как только темнело, но Мариэль Фаргори придерживалась иных взглядов на воспитание. На террасе ночь расступалась, развеянная магическим светильником посреди стола: шарик ровного золотистого света в резной меди ажурной оправы. Вокруг дымились чаем глиняные кружки и тлели в курильнице травы, отпугивая назойливую мошкару. Пахло дымом, мёдом и майским днём – Таша не помнила точный состав смеси, но туда входила бузина.
– Да ладно, тётя Мариэль. – Гаст ответил той обезоруживающей улыбкой, что сводила с ума бо́льшую часть деревенских девчонок. – Всего одно яблочко. Таша разрешила.
Мама тоже улыбнулась – только глаза остались холодными.
– Пейте. – Скользнув по лицу старшей дочери, её взгляд потеплел. – Не буду вам мешать.