- Не будем говорить о русской классике, а Хемингуэя кто-нибудь читал? Диалоги, диалоги, а как психологичны! У него свой стиль, его ни с кем не спутаешь, как любого нормального писателя. Вы не писатели, но вы же кирпичи пишите, в материалах нет прямой речи выводов, собственного отношения к событиям. Или маленькие кирпичики пишете, в которых вообще смысла нет. Поверьте мне, гораздо лучше писали на встречу XXV съезду КПСС! А он давно прошел ребята! Время изменилось! Призываю писать интересно, правдиво!
- Пишите заявление по собственному желанию,- сказал редактор.
- Я на другое и не рассчитывал, но что же вы русский язык поганите, на канцелярском пишите свои кирпичи. Хотел помочь, вам же жить еще.
Пока работал корректором не пил, помогал русский язык, ему хотелось вылизать статьи так, чтобы грамотный человек понял: в корректорах - профессионал, но переписать статьи он не мог, и в конце концов работа наскучила. "Может, я по водке соскучился",- подумал Геннадий Сергеевич, покупая четвертинку. - "Может не надо?" - спросила продавщица, которая раньше никогда с ним не здоровалась. - "Надо, Федя, надо. Извините, но из песни, как говорится, слов не выкинешь. Я сам себе режиссер. Не беспокойтесь понапрасну, мне бы день простоять и ночь продержаться".
Утром проснулся, подумал: "Зря я все сказал, какое мне дело, что и как пишут. Все-таки деньги платили. Характер у меня поганый, он из всех щелей лезет. Когда уже жизнь научит не рубить правду матку". В этот день он не пил, вновь купил газету, стал искать вакансии. Предложений было много, а толку мало. Только в дворники брали независимо от возраста. Была вакансия учителя русского языка и литературы, но Геннадий Сергеевич считал себя не вправе работать в школе. "Нужна живая душа, полная восторгов, надежд, иначе детям ничего не дашь",- считал он. В охрану его не взяли из-за возраста, в грузчики тоже. Всюду требовались молодые и красивые, а он считал себя старым, никому ненужным. Шел по улице, мимо шло много людей, никто к нему не подходил, не спрашивал, как дела. Денег оставалось мало. Но все-таки решил зайти в любимую кафешку. Девушка сегодня работала. Встал к ней в очередь, заказал зеленый чай и вновь услышал: "Пусть наш чай вас согреет, приходите еще". Умом все понимал, но на сердце стало хорошо, будто кто-то родной, близкий приготовил для него чай, сейчас сядет рядом почаевничать. Пока пил чай, смотрел на эту девушку и мысленно разговаривал с ней. Она рассказывала ему про своего парня, а он ей - про Елену и Ленчика. Вышел из кафе в хорошем настроении. Проходя мимо магазина, хотел купить четвертинку, но решил не пить. Пришел домой и сразу навалилось одиночество. Не раздеваясь, пошел в магазин, купил четвертинку. После первой рюмки стало легче. Накинул куртку, вышел на балкон. Недалеко от его дома проходила дорога. Любил смотреть на непрекращающееся движение автомобилей, это настраивало на жизнь, вселяло оптимизм. Несколько раз в день выходил на балкон, смотрел на бесконечное движение, становилось легче. Казалось, не так все плохо, жизнь продолжается. Это движение, когда исчезли жена и сын, спасло его от самоубийства. Он собрался подняться на крышу и прыгнуть вниз, но перед этим решил выкурить последнюю сигарету, смотрел на бесконечный поток машин, незаметно прошел час, тогда он пошел в магазин, а не на крышу.
***
Устроился на работу дворником в школу. Зарплата небольшая, но прожить, если не пить, можно. Приходил к шести утра, убирал территорию добросовестно, на что уходило часа четыре. Подружился с завхозом, бывшим военным. Пару раз они даже выпивали, говорили по душам, но Геннадий Сергеевич не мог открыться. Ему бы выговориться, даже поплакать, но не мог. Завхоз давно разошелся с женой, встречался с женщиной, но боялся, что в очередной раз его предадут. Геннадий Сергеевич рассказал ему о своей первой любви, о том, что тоже после нее не верил женщинам. - "Ты ее не любишь!" - сказал Геннадий Сергеевич. - "А я и не хочу любви, хочу с кем-нибудь доживать, надоела холостяцкая жизнь". - "А ты приведи ее в холостяцкую берлогу, если нормальная, то начнет полы мыть, пыль вытирать". - "Хорошая идея, попробую".
Дворницкая работа закончилась через год, после того, как директор школы неожиданно для всех написал заявление об уходе и уехал куда-то в Сибирь. Геннадий Сергеевич расстроился за мужика, директор тоже был филологом по образованию, они часто обменивались шутками, но в последний месяц директор не останавливался, проходил мимо, поднимая руку в приветствии. Директором назначили женщину, которая до этого работала заместителем. "Эта всем покажет, где раки зимуют", - вынес свой вердикт завхоз. Геннадий Сергеевич согласился с его мнением. На второй день пребывания в должности новый директор подошла к Геннадию Сергеевичу и хорошо поставленным голосом спросила: " Почему вы в десять утра уже уходите?" - "Потому что в шесть утра прихожу!" - "А вы приходите к восьми и работайте до пяти вечера, иначе я вас уволю". - " А за что меня увольнять? Работаю добросовестно, территория чистая. Какое дело, сколько я работаю!" - "Я не собираюсь вступать в диалог с дворником! Не нравится - увольняйтесь!" - "Не слушай ты эту дуру! Круто берет! Хочет себя большим начальником показать!" - сказал завхоз. - "Найдет к чему придраться! На восемь тысяч на целый день работы не найдет другого. А может и найдет, пенсионеры пойдут!"
Уволился и снова стал пить. "Лучше бы я погиб в Афгане, - думал он, - ничего бы в моей жизни не было". После окончания института его призвали в армию, попал в Афганистан. Он никак не мог забыть свою первую любовь, верил, что когда-нибудь она придет и скажет, что ошиблась, любила и любит только его. Тогда он не верил, что время лечит, что встретит Елену...
"Хватит! Нельзя вдаваться в воспоминания. Надо выходить из депрессии". Геннадий Сергеевич жалел, что не может читать, книги заставляли думать, а он и так загнал себя в тупик существования. "Бог иных людей боится, тех, у кого вместо сердца - ледышка. Не хочет связываться с ними, а другим посылает немыслимые испытания. Многие в аду на земле живут, разве страшнее тот ад? Как верить? Научил бы кто! Все прощать, терпеть! Кто так может? Один Алеша Карамазов! Так он Достоевским выдуман!".
Небольшие накопления ушли за неделю. Он не знал, куда пойти работать. "Человеком с метлой только и могут командовать, чего не спрашивают с тех, кто миллионы получает! Народ за копейки работает, а богатые ежедневно по ТВ стучат его по голове. Мол, каждый на своем месте должен хорошо работать, иначе страну не поднять", - ложь больше всего раздражала Геннадия Сергеевича. По ТВ много говорили о демократии. "Эта игрушка для богатых, бедным не до демократии, прожить бы до зарплаты, сгибая спину перед начальством", - спорил с телевизором Геннадий Сергеевич и был рад, что есть, где высказать свою точку зрения. "Я пропащий, пьющий, вот денег и не хватает. Но, когда не пил, разве хватало! На еду, коммуналку и китайские шмотки...Что-то я не туда иду! Деньги ни при чем, раньше счастье было! А сейчас я обижен на весь мир. В сущности, человеку мало надо: сочувствия, тепла от близких людей. У меня никого нет, вот и отчаяние. Сам себя загнал, самому и выбираться надо".
По ТВ шла очередная политическая дискуссия. У депутата Госдумы пытались узнать о его зарплате. Он высказал свое мнение обо всем, но о зарплате ни слова. "Какие хитрые! Надо объединяться, надо потерпеть и все будет хорошо! Нам терпеть, а сами терпеть не хотите, вам сейчас хорошо жить хочется!" Раньше он был равнодушен к политике. Теперь, слушая по ТВ знаменитых и богатых, не мог оставаться равнодушным. "Без совести родились!" Он пришел к твердому убеждению, что одни люди рождаются с совестью, а другие без нее. И те, кто без совести, становятся богатыми и поучают, как жить тем, у кого совесть есть. Меньшинство навязывает свою волю большинству. Раньше, до трагедии, он размышлял об этом чисто философски, а теперь чувствовал обостренно, всей кожей. "Гордыня - мой грех! Я считал это чувством собственного достоинства, его убивали, убивали, но не добили".