…Домой мы возвращались в начале одиннадцатого. Димон с Люськой, взявшись за руки, шли впереди: смеялись, подкалывали друг друга, поглядывали на нас, начиная смеяться еще громче. Мы с Алисой, обнявшись, не спеша шли чуть позади. Я в который раз попросил прощения за свои слова, Алиса улыбнулась, сказав, что все забыто и я прощен.
— С завтрашнего дня будем кормить этих людоедов вместе, — пообещал я, когда мы, не сговариваясь, остановились под раскидистой березой и прильнули друг к другу.
— Еще надо найти вазочку из зеленого стекла.
— Найдем, не думаю, что это большая проблема.
Алиса кивнула. Я ее поцеловал, услышав ехидный голос сестры:
— Как романтично и как банально.
— Люсь, шла бы ты… домой.
— Еще чего, — Люська подмигнула Димону и, задрав голову, посмотрела на закатное фиолетово-синее небо. — Сегодня будем развлекаться на всю катушку. Есть повод: Димка уволился с работы, Алиску мы частично разгрузили на ее каторге, и все возвращается на круги своя. Хватит там обниматься, пошли в кафе. Глеб, Алис, не тормозите, догоняйте.
Смеясь, Люська побежала к набережной, Димка бежал за ней; мы с Алиской неохотно пошли за ними.
На город ложились мягкие теплые сумерки, день сдал свои позиции, и сейчас всюду главенствовал прозрачный вечер. Нам было хорошо, мы чувствовали себя беззаботно, легкий летний ветер, словно извиняясь, дул нам в лица, что-то шептали кроны деревьев, шелестела листва, и в этот момент я был по-настоящему счастлив.
Сегодня у нас был праздник — Алиса наконец распрощалась с должностью кошачьей няньки. Днем приехала Анна Яковлевна, увидела своих ненаглядных питомиц, заохала-заахала, начались сюсюканья, из глаз брызнули слезы радости, и Алиса была вознаграждена материально за месяц своего мучения.
Решив отпраздновать это эпохальное событие, наша компания отправилась в недавно открывшийся торговый центр: посидели в кафе, потом девчонки побродили по бутикам (Люська даже умудрилась купить себе очередной шарфик ядовито-сумасшедшего цвета), а ровно в шесть мы сидели в просторном зале кинотеатра на третьем этаже.
Домой возвращались счастливые, строили планы на ближайшие дни и в итоге сошлись во мнении, что завтра с утра ломанемся на речку, вечером оттянемся в клубе, а в четверг утром отправимся тусить за город.
Но планам не суждено было сбыться. Так часто бывает. Срабатывает элементарный закон подлости: ты планируешь-планируешь, и кажется, ничто и никто не может нарушить твоих задумок, а потом — раз! — и все планы псу под хвост.
А случилось вот что…
Едва Алиса зашла в квартиру и, скинув обувь, хотела пройти в ванную, в прихожей раздался настойчивый звонок. На пороге стояла Анна Яковлевна. Ее всегда гладкое белое лицо пылало, на щеках и шее отчетливо виднелись бордовые пятна, губы были сжаты настолько плотно, что напоминали тонкую полоску, а глаза метали молнии.
Оттолкнув Алису, Анна Яковлевна влетела в прихожую, закричав срывающимся голосом:
— Ты — малолетняя воровка! Как ты могла? Дрянь! — она больно ударила Алису по щеке.
Алиска покачнулась, прижала ладонь к горящей щеке и успела лишь с трудом сглотнуть, а Анна Яковлевна разразилась новой порцией оскорблений.
— Я доверяла тебе, думала, ты честная девушка. А на деле… Где Магда?! Я тебя спрашиваю, куда ты дела Магду? Отвечай! Маленькая воровка.
— Анна Яковлевна, о чем вы говорите? — лепетала перепуганная до полусмерти Алиса. Впервые она видела соседку в гневе, и это зрелище настолько поразило и потрясло ее, что во рту моментально пересохло, а язык казался чужим и ненужным.
— Где Магда? — взвизгнула Анна Яковлевна. — Имей в виду, я обращусь в полицию, тебе не удастся уйти от ответственности. Тебя посадят за кражу. Слышишь меня, ты… — внезапно Анна Яковлевна покачнулась, схватилась левой рукой за сердце и закатила глаза.
— Анна Яковлевна… Анна Яковлевна, что с вами? — Алиса попыталась помочь соседке дойти до кухни, чтобы там усадить ее на стул, но Анна Яковлевна, слабо сопротивляясь, прохрипела:
— Верни Магду… верни по-хорошему… Я… Мне… Али-и-и-иса…
Упав на пол, Анна Яковлевна потеряла сознание.
Не растерявшись, Алиса вызвала «скорую», затем сразу же позвонила мне, и мы с Люськой примчались к ней спустя каких-то семь минут. Врачи еще были в пути, и мы могли наблюдать безрадостную и где-то даже страшную картину: бледная, словно ее коснулась сама смерть, Анна Яковлевна лежала на полу, неестественно вытянув вперед руку. Ее губы приобрели синеватый оттенок, щеки ввалились, и вообще черты лица сделались резче, заострились, словно у покойника.