— Как же кричала его мать… — покачал головой старик.
— Это же была… Эта Малони, да? — спросил мальчик.
— Да, — старик кивнул. — Не выдержав боли, она поклялась истребить всё живое. Её ненависть стала её ядом. Слюни драконов и так ядовиты, но она стала самым ядовитым драконом… Первым отравленным был Эган — виновник кровавой бойни, дракон, использованный людьми. Наш глава выжил, но уснул на несколько веков. А Малони исчезла. До меня потом дошли слухи, что она начала травить людей, вернувшись в наземный Чаган.
В подземном Чаганом стояла духота, потому что вéтра, залетающего в пустые глазницы земли, было недостаточно. Ещё казалось, что из-за рассказа старика сюда пришли призраки прошлого: погибшие люди и драконы, виноватые и нет… Каждый хотел рассказать свою правду.
Притихшие драконы зашептались:
— Как вспомню, так страшно становится…
— Глупые люди.
— И не говори.
— Но не все же глупые! Есть и умные, и добрые!
— Но их так мало!
— Люди сами себя ломают, а обвиняют драконов!
— И не говори…
— Не все!
— Но большинство!
— Меня люди тогда ослепили. Я лучше умру, но не исполню больше ни одного человеческого желания! — воскликнул один безглазый дракон, находившийся в человеческом обличье.
— Странно, а меня один баша тогда пощадил… — нахмурился другой, вспоминая события минувших лет. — Наверное, его родители были добрыми и хорошо его воспитали.
— Зато другого воспитали плохо! Помнишь, как он спилил рога Полуночному! — отрезал второй.
Драконы притихли. Все вспомнили…
…Чёрного ящера. Никто никогда не видел его человеческого обличья. И, поскольку испокон веков власть переодевалась по мужской линии, то этого дракона тоже стали считать самцом и прозвали Полуночным, ибо его чешуя и грива были такими чёрными, что даже ночь казалась серой по сравнению с этим ящером. Полуночный был их отцом, а свою мать драконы не знали. Им было известно лишь то, что ею являлась человеческая женщина.
Отец тогда, на бойне, так стремился защитить всех своих детей, что метался по улицам, откидывая то одного человека, то второго, то третьего, но никого ни разу даже не укусив. Но он был повержен подлым ударом в спину: один человек, баша, ловко всадил нож прямо между чешуек. Отец потерял сознание от боли. Этот же баша и спилил его рога. Когда отец очнулся, то завыл от боли и уполз в кусты. Больше его никто никогда не видел…
Бойню люди потом прозвали Кровавой, но вовсе не из-за погибших драконов, у которых не было крови, а из-за павших людей: некоторые умирали случайно, упав со скал, а некоторых убивали разъярённые ящеры… С тех пор много воды утекло. Много появилось разных слухов. Никто уже теперь не знает, кто был прав, а кто виноват. Драконы, вынужденные исполнять любые желания, или люди, которые не думают о последствиях своих желаний?
— Я успел тогда, в этой суматохе, украсть рога. Потом я спрятал их в его же храме, отстроенном людьми уже после смерти нашего отца, — добавил старик. — Они и по сей день приходят туда загадывать желания. Как же эти двулично!
— Почему на таком видном месте? — удивился мальчик.
— Если хочешь что-то спрятать, спрячь его как раз на видном месте! — назидательно произнёс старик.
— А что было дальше? — спросил любопытный дракончик.
— Драконы, выжившие после бойни, были вынуждены уйти ещё ниже, по другим древним рукавам Белой реки. Так появился ещё более глубокий Чаган, о котором люди никогда не должны больше узнать. С тех пор так тут и живём.
— А погибшие? — всё никак не унимался мальчик.
— А тела погибших драконов стали пылью. Она так и лежит там, повыше, в брошенном нами поземном городе. Слышал, туда люди до сих пор спускаются из самого верхнего Чагана. Всё, пестрёнок! Больше мне нечего тебе рассказать. Ступай!
— Спасибо, господин!
Старик кивнул и снова стал ворошить прутом угли. Мальчик встал, размял затёкшую спину и подумал: «И всё-таки я не понял… Кто большее зло: драконы или люди? Недавно я видел двоих людей в заброшенном Чагане. С ними ещё была какая-то больная женщина… Она постоянно чавкала и пыталась их укусить, но они о ней заботились, даже упасть не давали… А что, если глава Эган снова ошибается? Надо, наверное, проверить! И Лали надо найти…».
Мальчик побежал из поселения, приминая босыми ногами сухую траву.
— Сынок, ты куда? — крикнула ему вслед одна женщина. — Ты же только недавно вернулся из своего путешествия в Кастис!
— Мама, я скоро вернусь! — крикнул мальчик в ответ.
Свечи трещали: это горела пыль, попадая в огонь. На стенах каменного холодного дома прыгали тени людей. Мать Тиома пришла в себя. Смотря на сына затуманенными глазами, она всё пыталась понять, что он делает, а Мэт пытался привести в чувства Дина, тормоша его за грудки. Наконец баша очнулся. Увидев обеспокоенное лицо Мэта, он сел, потёр шею и спросил:
— Глава ушёл?
Кивнув, Мэт вкратце пересказал всё, что случилось.
— Он дурак? — Дин задал насущный вопрос, который так и повис в звенящем воздухе.
— Да, — наконец ответил Мэт.
— Ну я так и думал. Значит, нам можно больше не скрываться? — уточнил Дин.
— Сидеть здесь теперь всё равно бессмысленно, — сказал Мэт. — Пошли наверх.
Он подошёл к матери и помог ей подняться.
— Как ты? — спросил её Мэт, и в его голосе прозвучала сыновья нежность.
— Голова кружится… Сынок, где мы? — слабо ответила она.
Тёмные глаза женщины уже начали белеть.
— Под Чаганом, — ответил сын. — Мы с моим другом Дином пока спрятали тебя здесь.
— Я кого-то укусила? — побледнела женщина.
— Нет, нет! — горячо ответил Мэт. — Там один… Э-э… Человек обезглавил этих пятерых уродов. В Чагане пока шумиха. Его ищут. А мы пока пережидаем здесь.
С каждым его словом на бледном худощавом лице женщины сильнее застывала ненависть, а тёмные глаза белели. Ещё одно мгновение… Осознанность покинула её разум. Запрокинув голову, она зачавкала, а потом закричала. Но с её обветренных губ сорвался лишь сдавленный стон: Мэт засунул кляп в рот матери. Женщина захрипела.
Баша молча подобрал с пыльного пола мешок, а Дину только лишь и оставалось, что тяжело вздохнуть. Внезапно позади послышалось шуршание. Промелькнул синий хвост. Дин вытащил тесак и юркнул в другую комнату. Мэт прислушался, натягивая мешок на голову матери. В комнате кто-то вскрикнул. Через несколько мгновений Дин вышел оттуда, таща за маленькие рожки синего дракона, из пасти которого текла вязкая слюна. Зверь был без сознания. Мэт не стал спрашивать, как Дин вырубил его: для него это не имело значения.
— В окно залез, видимо… — пробормотал Дин.
— На что он тебе сдался? — спросил Мэт.
— Знаешь, сколько за него заплатят? — хитро улыбнулся Дин.
— Ну тебя! — отмахнулся Мэт. — Осторожнее будь. У них слюни ядовитые.
Баша вышли из серого пыльного дома, солнцем не виденного и вернулись в Чаган тем же путём, как и пришли. Осеннее солнце уже стояло довольно высоко, освещая керамическую черепицу на крышах домов, но небо было тяжёлым и низким: на днях должен был пойти снег. Дул холодный ветер. Он взметал пыль и листья, скользил по крышам и качал доски у заборов: Цветочная улица была пуста.
Дин вздохнул полной грудью свежий воздух и сказал, тряхнув дракона за рожки:
— Я пока ненадолго исчезну. Покупателя поищу.
— Мы домой, — сказал Мэт, бережно поддерживая матушку. — Если что, свистни.
— Да.
Когда Мэт ушёл, Дин опустил бесчувственную тушку на серые камни, приподнял рукав и посмотрел на укус болтуна: отпечатки зубов уже были почти незаметны, но по коже разлился большой синяк с кровавыми подтеками. «Грёбаное дерьмо! Мама, я не смогу вернуться… Я боюсь навредить тебе, Тин и всем ребятишкам! Буду верить, что в Павильоне найдут лекарство», — подумал Дин, ощущая, как начинает болеть его душа в груди.