— Сходи с ума где-нибудь в другом месте, договорились?
— Ты что мне посоветовал подлить в топливо?! Отвечай! — Исмирал, не дожидаясь любезного приглашения, сам разрешил себе войти и принялся нервно расхаживать туда-сюда. Бесконечные колбы кривлялись помещенными в них растворами, передразнивали падающие лучи света, словно так и просились, чтобы их всех разбили о ближайшую стенку.
Алхимик опустил нижнюю челюсть. Его знаменитый взгляд с перекошенными бровями впервые выражал не бутафорское, а подлинное изумление:
— Я?! Тебе?! Посоветовал?! — несколькими неряшливыми движениями он вытер влажные руки о свой хитон, болотно-грязевой цвет которого стал еще чуточку грязнее. — Да я тебе дал первую попавшуюся на глаза эмульсию, лишь бы ты от меня отвязался! Кто, скажи на милость, целыми неделями клянчил у меня «нечто этакое, придающее энергию воде»? Кто задавал глупые вопросы и мешал работать? Вот я и сунул тебе голубую эльминтацию, лишь бы ты сгинул с глаз моих! И кстати, я не обманул. Она действительно дает воде энергию, повышая ее температуру на целых одиннадцать градусов.
Исмирал присел на ближайший стул, который пару раз недовольно скрипнул и умолк. Уже спокойным и явно подавленным голосом он произнес:
— Она опять разлетелась на части. Еще раньше, чем прежняя.
— А ты на что рассчитывал? Сколько раз я тебе твердил: никогда не долетишь ты ни до каких звезд! — черные зрачки алхимика, казалось, расширились от негодования. Теперь уже он дал волю ответным эмоциям и принялся кричать: — Закон гравитации гласит: всякое тело, подброшенное вверх неизбежно возвращается на землю! Не я его выдумал, мир так устроен! Уж если ты действительно считаешь себя великим конструктором, то отконструируй прежде всего свои мозги, чтобы правильно соображали! Гайки туда какие-нибудь заверни, что ли…
Гимземин подошел к двери посмотреть, не сломаны ли ее петли. Грохот от его деревянных башмаков просто бил Исмиралу по нервам. У него что, нормальной обуви нет?
— Притяжение с высотой ослабевает, это ясно показывают мои приборы. И если…
— Я не могу это слушать!! — алхимик почти рявкнул на незваного гостя. — Мой дворец не потерпит, чтобы здесь произносились всякие ереси!
— Дворец?! — Исмирал, едва сдерживая смех, окинул взглядом полусгнившие бревна хибары.
— Как хочу, так и называю свое жилье! Не твое дело! А теперь прояви вежливость, инверсируй свое тело из этого места!
— Чего-чего?
— Дверь с внешней стороны умудрись как-нибудь закрыть!
Изобретатель молча ушел. Понурый и окончательно раздавленный. А Гимземин, уперев оба кулака в край стола, потряс патлатой головой и подумал: «ну вот, зря накричал, его ведь тоже можно понять». Алхимик не был злодеем по своей природе. Вспыльчивый — это да, никто не спорит. Он порой ненавидел свою излишнюю раздражительность, часто после скандалов и агрессивной словесности его посещало раскаяние. Но он практически никогда ни перед кем не извинялся. Гораздо удобней было придумать себе оправдание, как, впрочем, случилось и сейчас.
— Ведь он первый на меня наорал! И вообще, я что ли пришел к нему ссориться? — сказав это вслух, Гимземин взболтнул пробирку с сиреневой жидкостью. — Так, так. Мне же еще нужно проверить реакцию марианелы широколистой с разными кислотами…
Тлеющий час был последним перед наступлением ночи, куклы постепенно готовили себя ко сну, болтали ни о том ни о сем, все более впадая в апатию. Свечи, впрочем, также ярко горели по четырем сторонам горизонта, и лишь когда первая из них (Фиолетовая) гасла, весь восток покрывался мраком, а далее на поднебесье ступенчато надвигалась темнота. После гашения какой-либо свечи некоторое время еще можно было наблюдать легкий дымок, поднимающийся от ее обожженного чуть заметного фитиля. Затем приходила тревожная ночь, воруя краски жизни, и на горизонтах взгляд уже ничего не различал.
Ханниол долго ворочался в постели, заставляя себя уснуть, но ум настырно бодрствовал, крутя вереницу образов перед мысленным взором. Воспоминания об Астемиде как будто липли к черепу, он гнал их прочь, но они вновь и вновь возвращались. То появится ее длинная коса, то лукавый взгляд и этот игриво вздернутый кончик носа, то ее голос с какой-нибудь язвительной репликой типа: «хочешь звезду с неба? да захотись!»
Ханниол поднялся, откинул в сторону одеяло и долго тер так и не изведавшие сна глаза. Потом зажег масляный светильник. Обстановка внутри его хижины была скромной: круглый стол с несколькими расставленными по краям табуретками мог вместить троих, максимум — четверых, маленькая печка для разогревания чая топилась простыми щепками, на книжной полке уже давно не стояло никаких книг. Чернильники сделали свою черную работу, а те книги и свитки, что уцелели, все хранились у Авилекса. Впрочем, на полке уютно пристроился маленький будильник со вздутыми стрелками, который вечно отставал. Фалиил как-то предположил, что на этой подозрительной полке есть некая аномальная зона, в которой время течет медленнее. Но Хан прекрасно знал — тут дело в стершихся шестеренках. Он почти каждое утро был вынужден заново подводить стрелки, настраивая их на момент зажжения последней свечи.