Ханниол заметил, что последние дни куда бы он утром не направлялся, ноги рано или поздно приведут его к Астемиде. Так случилось и на этот раз. Они постояли рядом, посоревновались взглядами. Асти, уже уставшая от назойливого внимания к своей персоне, важно вскинула подбородок, отвернувшись в сторону:
— Ну, будем играть в молчанку? — на ней опять было другое платье.
— Скажи, Астемида, о чем ты сейчас думаешь?
— Да ни о чем не думаю! — в словах сквозила резкость. — У меня мозги, между прочим, в единственном экземпляре. Я их беречь должна.
— А-а-а… это ты у Раюла научилась так шутить?
— Вот еще! — ее голос опять делал что-то непонятное с его млеющим слухом.
— Послушай, Асти, сегодня, когда наступит тлеющий час, приходи ко мне в гости. А?
Она широко открыла глаза, чуть подкрученные ресницы были абсолютно черными. Странно, раньше он на эту мелочь даже внимания не обращал.
— Зачем?
— Попробуем чай с новыми ароматами… да просто поболтаем. Я научу тебя думать без вреда для мозгов. Придешь?
Астемида некоторое время в нерешительности молчала, чувствовала какой-то подвох, но тем не менее согласилась:
— Ладно уж, — потом наиграно передернула плечами, показывая, что для нее это пустяки, и направилась к своей подруге Гемме поделиться утренними откровениями.
Фалиил слонялся по поляне, разговаривая с алхимиком по ракушке, то прикладывая ее к уху, то к губам. С необщительным Гимземином они все же нашли нечто общее, а именно — тягу к научным изысканиям да философским дискуссиям. Кстати, об этих ракушках. Их полное научное название — неразлучные виталии, они парами обитают на дне озера и всегда сдвоены своим хитиновым основанием. Если неразлучную виталию разломить на две части, у нее возникает удивительное свойство передавать голос на сколь угодно большое расстояние — пожалуй, хоть до непреодолимых скал. Если кто-то один говорит, другой может слушать, и наоборот. Среди кукол подарить половинку найденной ракушки кому-то еще равносильно признать его своим лучшим другом. К примеру, Гемма свою половинку отдала Астемиде, хотя сама ее не находила, а получила от того же Фалиила. Он часто любит нырять в озере, наблюдая за диковинными подводными обитателями. Большинство неразлучных виталий он же, кстати, и добыл.
Кошастый вдруг потерял интерес к бабочкам, заметив для себя другую цель. Нечто ярко-красное непонятной формы, похожее на какую-то маляку настырно кружило в воздухе. Лео подпрыгнул, уверенный что собьет ее одной лапой, но маляка резко набрала высоту и ускользнула. Вторая, третья и еще несколько последующих попыток закончились также безрезультатно. Тут Лео замер и пригляделся: оказывается, маляка была привязана на чуть заметную прозрачную леску, которая тянулась аккурат к окошку Винцелы. На миг показалась ее пестрая прическа вместе с улыбающейся физиономией. Кошастый тут же сообразил, что его просто дурачат, развернулся и поднял хвост трубой. Кисточка на конце загнулась, жестом пытаясь передать обиду.
— Лео! Ну скажи что-нибудь.
— Мррр…
Ингустин в это время пристально смотрел на один из циферблатов мраморной экспоненты. Давно замечено: если долго-долго вглядываться в застывшие стрелки, то в какое-то мгновение может показаться, что они чуть-чуть да шевелятся. Вранье, конечно. Все четыре циферблата, показывающие время соответственно на севере, юге, западе и востоке, застыли навсегда. А мраморная экспонента навек превратилась в единый монолит, не имеющий никакой связи с ходом времени, — по той очевидной причине, что в пространстве скуки оно просто отсутствовало. Стрелки, обращенные на запад и восток, немного отставали от остальных. Авилекс объяснял это тем, что раньше, когда мир был единым, на западе и востоке время шло чуточку медленнее, чем на севере и юге. А это, в свою очередь, вытекает из сложной научной концепции, что мировая ткань времени имеет отрицательную кривизну. Доводов звездочета никто так и не понял, но все поверили ему на слово, кроме Гимземина, который плюнул и сказал: «тьфу, ересь какая!»