— Поможешь мне?
— А что надо делать? Мне казалось, что сейчас Гемма — наша главная проблема.
— Именно о ней и речь. Идем.
Ингустин не сразу сообразил, что они направляются к зданию библиотеки, которое находилось почти вплотную со священной Ротондой. Впрочем, назвать это зодчество «зданием» можно лишь в радикально-ироничном смысле. Почти полностью вся библиотека находилась под землей, на поверхность выглядывала только ее дугообразная крыша, покрытая битой местами черепицей. «Парадная дверь» не открывалась, а откидывалась как люк. Короче — самый настоящий склеп. В него уже наверняка никто не заглядывал минимум несколько недель, а если и заглядывал, то лишь от вопиющего безделья. Когда в древности сюда складывали книги, надеялись, что прохлада послужит их долгому сохранению, но беда пришла совсем с другой стороны.
Оба спустились вниз. Затхлый воздух пах прогнившей вечностью, а темнота казалась прекрасной, во всяком случае до того момента, пока скрывала уродство окружающих вещей. Звездочет зажег пару светильников, и две белые сосульки боязливо озарили стеллажи с книгами. Ингустину показалось, что в углу произошло шевеление, он пригляделся, но кроме пятен плесени так ничего и не увидел. Потом брезгливо взял одну из множества книг и, сморщив лицо настолько, насколько позволяла виниловая мимика, открыл ее. Он знал, что когда-то на этих страницах были записаны сценарии многочисленных пьес, которые они сами сочиняли и каждый день разыгрывали на сцене Ротонды. Во славу Кукловода. Во имя веселья их самих. Да… когда-то… Теперь же он увидел то, что и ожидал увидеть: страницы книги, все без исключения, были заляпаны большими чернильными пятнами. Меж этих пятен встречались короткие обрывки фраз, вырванные из контекста эпитеты возвышенных реплик, а порой всего пара-тройка букв, выброшенных из собственных слов. Нашествие чернильников сделало свою грязную работу. Он знал, что если б открыл пятую, десятую, двадцатую по счету книгу, везде была бы одинаковая картина и одинаково бездарные художества хаоса. Вряд ли хоть одна книга уцелела.
— Послушай, Ави, а тебе не приходило в голову, что чернильники могут вернуться к нам, как вернулись тени? Гимземин точно всех извел? По-моему, он клялся чем-то… чем же он там клялся?
Звездочет проигнорировал вопрос, озвучив собственную мысль, наверняка более важную:
— Давно искал повод избавиться от ненужного хлама. Ин, захвати как можно больше этой макулатуры и пойдем.
Его спутник снова поморщился, он не любил свое короткое имя — «Ин»: этот звук казался диким, колким, каким-то неполноценным. Не имя, а куцый обрубок слова. То ли дело торжественное — Ингустин.
Подниматься на поверхность и вновь спускаться в обиталище плесени пришлось несколько раз, пока на поляне не выросла целая гора из растрепанных старых книг. С некоторых уже вываливались страницы, делаясь забавой для ветерка, и все до одной они были беспощадно измазаны чернилами.
— Так, Гемма, просто стой на месте и не шевелись. Главное ничего не бойся. — Авилекс принялся отдавать распоряжения, его командный тон и его поднятый вверх указательный палец подчеркивали значимость момента. — Ин, наша с тобой задача разложить вокруг нее все книги, и гляди, чтобы расстояние было не меньше трех шагов. Я не сказал вам главного, поэтому говорю теперь: тень побаивается света. Но увы, глагол «побаивается» настолько робок, что побаивается сам себя. А вот от огня тень впадает в настоящую панику!
— Вы что, сжечь меня хотите?! — Гемма закричала и для чего-то сжала кулаки, кристаллики малахита в ее глазах уже вспыхнули.
— Не тебя, а твою эгоистичную природу, — произнес Авилекс настолько обыденным голосом, словно этой вымышленной экзекуцией он занимается ежедневно.
Конечно же, звездочет говорил с сарказмом, но Ингустин, раскладывая книги, вдруг подумал: а если это правда? Гемма последнее время стала слишком уж взбалмошной да своевольной. Что если тень — наказание за грехи? Кстати, о самой тени: она последние минуты слишком явно присмирела. Сотканное из первозданного мрака пятно похоже даже укоротилось в размерах, все еще касаясь своими уродливыми черными ногами ног Геммы. Испугалось? Или играет в собственное театральное представление?
Когда из книг была наконец выложена кривая окружность, Авилекс полил ее маслом и с словами «да простится мне подобное кощунство» поднес горящую спичку. Огонь вспыхнул яркой белой стеной, и на поляне в одно мгновение стало так светло, будто вдоль линии горизонта зажгли еще целую дюжину дополнительных свечей. Истерически мечущееся пламя поднялось на высоту выше колена, Гемма закрыла ладонью рот, чтобы не закричать от ужаса. Со всех сторон ее окружало враждебное пеклище, бесы в обманчивом облике лучезарных созданий изгибались, кривлялись, пытались дотянуться до своей жертвы. Откуда-то извне донесся голос Астемиды: