В какой-то момент Хара заметил, в блоках имелось нечто забавное: эти неряшливые грани, бесконечные поры, в которые так и хотелось засунуть палец. Почему-то он стал часто улыбаться, глядя на них. В голову полезли разнообразные шутки Раюла, вроде как не совсем здесь уместные. После раздался его легкий смешок. Затем второй, третий… Вдруг Хариами захохотал — во весь голос, и это со стороны выглядело уже дикостью. Мрачный лабиринт уж никак не располагал к веселью. Своим внутренним видом — однозначно. Но поры в пенопласте казались сейчас такими веселыми, а узорная плитка пола столь юморная, что не было сил держаться. Он уже громко хохотал, держась за живот и медленно передвигая ноги. Пришли на память лица товарищей: Фалиила, Ахтинея, Ингустина, Эльрамуса… Все они такие-такие смешные! И почему он раньше этого не замечал? Гомерический хохот несся по длинным коридорам и пропадал в некой бездне, питающейся звуками. Он посмотрел на кончики своих пальцев, что вновь пробудило дрожащий вулкан смеха.
— О-ой, не могу!! О-ой, умора!
Он увидел, что приближается к тупику. Коридор заканчивался замурованной пенопластовой стеной. А сколько же в ней присутствовало самоиронии да необузданного веселья! От непрестанного хохота уже стал болеть живот. Где-то глубоко в ватном сознании всплыло предупреждение Авилекса об опасности тупиков, и ноги, сохранившие рассудок куда в большей степени, чем голова, как-то сами развернулись назад. Потом с каждым шагом смех становился все тише и реже, а дойдя до точки ветвления коридоров, голосить совсем уж расхотелось. Даже повод для улыбки отсутствовал. Хорошенько тряхнув головой, Хариами двинулся в другую сторону.
На его щеке ни с того ни с сего вдруг навернулась слеза. Как-то стало жалко тех троих: Ханниола, Фалиила да Раюла? Добрались ли они до поставленных целей или до сих пор отчаянно блуждают в пространстве скуки? Те же блоки пенопласта, что еще несколько минут назад внушали ему веселье, теперь выглядели печальными да невероятно унылыми. И Хара вдруг заплакал. Ему стало нестерпимо жаль все на свете и всех на свете. Пройдя десяток шагов, он уже ревел навзрыд. Потоки слез текли ручьями из глаз, и не было ни в чем утешения. Скорби мира, собранные воедино, почти физически давили к земле.
Вот опять тупик!
Назад! Назад! Назад!
Вернувшись в предыдущую точку развилки, Хариами вытер мокрое лицо и подумал: «а что случилось-то?» Он, кажется, начал догадываться в чем суть проблемы. Но это никак не давало подсказки — где же правильное направление? Минут пять спустя пенопластовые стены взялись его сильно раздражать. Чего они выпучились? Чего здесь торчат? Чего им надо? Он даже зло пнул пару блоков, сделав носком ботинка неглубокие вмятины. Тут следом пришли на ум все обиды и скверные слова, что он слышал за свою жизнь. Вспомнил, как Гемма говорила: «ты что, разнорукий, не видишь летящий мяч? или ты еще и разноглазый?» А Гимземин однажды грубо оттолкнул его и сказал: «не лезь не в свое дело, малиновая голова!» И Хариами почувствовал внезапный прилив гнева, ярость клокотала в груди, не находя выхода. Хотелось вернуться в то время, хотелось сказать им в ответ что-то обидное! А еще лучше — набить им лица! Всем, кто обитает на поляне! Эти их косые взгляды в его сторону! Это лицемерие и ложь! Хара чувствовал, что близок к состоянию бешенства…
Надо же, еще тупик! Да сколько их?! Пенопластовая кладка уже раздражала неимоверно. Возникло желание все вокруг крушить, крушить и крушить.
И снова ноги оказались благоразумней головы. Он повернул обратно. Истинное спокойствие наступало лишь в тех местах, где коридоры ветвились между собой. Где север, восток, запад или юг — уже непонятно. Даже если он плюнет не все и захочет выйти назад — сможет ли?
При движении по очередному коридору, Хара ощутил невообразимую нежность в груди. Он таял от этого чувства. Снова вспомнилась Гемма, Гимземин, Авилекс и другие. Эти приятные родные лица! Так хотелось всех обнять и расцеловать! Ласковое тепло объяло его тело и…
Опять тупик! Этому, вообще, конец где-нибудь имеется?
Лабиринт продолжал ставить над ним психологические эксперименты. В одном из множества его ходов он ощутил неземное, нереальное счастье. Снова захотелось кричать, но уже от радости. Жизнь вдруг показалась немыслимым раем, все ее проблемы — вздорными пустяками. Счастье переполняло его душу и слезами выливалось через край. Даже мелькнуло искушение остаться здесь навсегда, но очередной тупик слегка охладил бурлящее чувство, и в какой уж раз пришлось поворачивать назад.
Потом был коридор полной апатии, а за ним коридор хандры, где уровень депрессии, сдавливающей изнеженную душу, оказался пропорционален количеству пройденных шагов. Еще много раз Хариами бросало то в жар, то в холод. Проклятый лабиринт играл его неустойчивыми эмоциями как хотел. Раз десять приходилось смеяться по разным причинам, и раз пятнадцать плакать. Но главная проблема в другом: всюду тупики да тупики. А может, архитекторы изначально планировали построить здесь прекрасное здание со множеством просторных комнат, но безграмотные рабочие, не умеющие читать чертежи, решили начать с коридоров. Причем — все сразу. В итоге не осталось места даже для маленького будуара…
Хариами очередной раз схватился за грудь от нахлынувшей тоски. Уныние, казалось, скоро уже начнет подобно кислоте разъедать его пластмассовое тело. Этот путь был на удивление прямой и никуда не сворачивал. Хара пригляделся… не мерещится ли? Вроде как в конце зияло светлое фиолетовое пятнышко выхода.
Да неужели?
Оставался последний рывок. Он набрал в грудь воздуха и что есть силы помчался вперед, работая ногами. Сердце словно колючими перчатками сжали в кулак, в голове пролетели тысячи разных ужасов, но он все же умудрился оказаться снаружи. Ненавистный ранее фиолетовый свет теперь был лучезарным спасительным сиянием. Вот она, свобода! Хара отдышался и лишь потом внимательно посмотрел по сторонам. Он стоял почти вплотную к легендарным непреодолимым скалам, и от этой волнующей близости опять стало не по себе. На открывшемся взору пространстве сидел механический музыкант — без звука, без движения. Ростом он был… ну это если десять кукол подряд поставить друг на друга. А, возможно, еще выше. Музыкант располагался на громадном валуне, прижимаясь спиной к естеству скал. В руках у него находилась арфа, голову венчал цилиндр. Похоже, и сам музыкант, и арфа, и даже цилиндр — все было сделано из стали. Суставы этого механического сооружения являлись выпуклыми шарнирами, почти как на его руке, только размером раз в сто побольше.
Сейчас музыкант был мертв и совершенно обездвижен. Его глаза казались полузакрытыми, смотрящими в неопределенность перед собой. Рядом еще имелся какой-то рычажок. Хариами подошел, нажал его, сместив на себя, но ничего не произошло. Вернул в прежнее положение, и также ничего не произошло.
Потом пришлось несколько раз встряхивать ракушку возле уха, чтобы услышать более менее внятный голос Авилекса:
— …ичего не пред……май!..ди и жди!
Фалиил долго рассматривал необъятную свечу, головокружительным колоссом вырастающую из-за скал, и никак не мог понять, почему она дает именно синее пламя. Может, в ее воск подмешан специальный ингредиент? Надо бы спросить у Гимземина, знатока различных ингредиентов. Здесь, на западе, согласно легенде, должна располагаться некая Недорисованная крепость. Но то, что Фалиил увидел, вряд ли можно назвать крепостью (какой бы то ни было): просто три высокие замыкающие друг друга стены кирпичной кладки, две из которых оканчивались скалами. На них абсолютно ничего не наблюдалось, даже маленького окошечка. Он терпеливо обошел сооружение со всех возможных сторон, тщательно пытаясь найти вход или хотя бы выход. Отдушина тоже бы подошла — ну, хоть что-нибудь кроме кирпичей.