Мысль, что Авилекс заставит его сейчас карабкаться по отвесной стене, отпала как полнейший вздор. Хотя…
— Ави, я очень надеюсь, ты сейчас дома! Ау! — Фалиил, как и другие путешественники, производил несуразные манипуляции с ракушкой, наивно полагая, что помехи в голосе — это попавший внутрь песок. Его просто следует хорошенько вытрясти…
— Да, я тебя слышу. Найди кусочек графита, там их много.
— Че… — Фали глянул под ноги и без особого труда обнаружил маленькие серые камушки напоминающие угольки. Взял один. — Ну, допустим.
— Внутрь крепости ты попадешь через дверь, но для этого тебе сперва придется ее нарисовать.
— Весело! Это я мигом. — Продолжая держать ракушку возле уха, он начертил на стене нечто овальное, перекошенное во все стороны. Потом изобразил на нем фигурную ручку, даже написал крупно: ДВЕРЬ. И горько улыбнулся. — Авилекс! Думаешь, она чудесным образом отворилась? Ага! Сейчас и сразу!
— Нужно не тяп-ляп нарисовать, а красиво, чтобы похоже было.
— А тебе не кажется, что для этой миссии лучше подошла бы Анфиона?
— Ты б согласился послать девчонку в столь долгий опасный путь? Где твоя галантность?
— А где твоя предусмотрительность? Ты меня хотя б предупредить мог! — Фали пнул ногой песок, он взорвался небольшим салютиком, который так и не осел назад на поверхность. Песчинки продолжали висеть в воздухе. — Позови ее!
Целых десять минут длилось ожидание, сопровождаемое беспорядочным шумом из ракушки. Этот фоновый шум мог возникнуть по любой причине, даже по самой вздорной. Например потому, что в тумане абстракций тысячи чертей вдруг стали кривляться и показывать языки друг другу. Чем не объяснение? Ненаучно, но не факт.
— Ау, бедолага! — вдруг раздался звонкий голосок Анфионы, распугав вымышленных чертей. — Соскучился небось?
— Анфи, у меня странная просьба.
— Говори уже.
— Ты должна научить меня рисовать.
— Пф… Вернешься — научу.
— Нет. Сейчас и сразу.
После пары кокетливых охов да вздохов, Анфиона принялась объяснять, как правильно соблюдать пропорции, придавать оттенки объема и еще некоторые премудрости своего ремесла. Внимательно выслушав урок, Фалиил вновь взял графитовый камень и уже со всей ответственностью подошел к делу. Вторая дверь теперь была прямоугольная, по замыслу — дощатая, аккуратно заштрихованная в нужных местах.
И — чудо!
Она вдруг обрела легкую рельефность, материализовалась и со щелчком отворилась. Фалиил удивился лишь одному: почему он этому так слабо удивлен? Зашел внутрь. Там оказалось пустое помещение в несколько этажей. Нижний этаж исследовал без труда — все комнаты доступны, даже рисовать ничего не пришлось. Но в них лишь пустота, а дальние залы заканчивались хаотичным нагромождением камней. В принципе, он с первых секунд подозревал, что истинный путь лежит наверх, теперь же просто в этом убедился. На второй этаж вела язвительно зияющая дыра в потолке, до которой никак не допрыгнуть, ни веревки, ни лестницы… Кстати, лестница — отличная идея. Прямо на полу он начертил абрис двух длинных брусков, а между ними перпендикулярно несколько брусков меньшего размера, закрепил их нарисованными гвоздями, дабы конструкция не развалилась, и потом взялся все закрашивать серым грифельным цветом. Именно в неоднородном закрашивании, как объясняла Анфиона, заключался весь фокус, после которого плоские тела начинают казаться объемными.
И — снова чудо!
Лестница точно выросла из каменного пола, покрылась древесным естеством и лежала новехонькая, беззвучно намекая: бери меня и владей! Потом пришло горькое разочарование: она всего лишь на какую-то ладонь не доставала до верхнего перекрытия. Пришлось изобретать новую, благо что вдоволь запасся грифелем.
На втором этаже — та же пустота множества комнат, только некоторые из них оказались замурованы. Короче, в поисках правильного пути пришлось рисовать еще пять дверей. А далее шла пропасть…
Да. Глубокая, наверняка назло кем-то вырытая котловина. Впрочем, по правой стене крепости находилось много выемок да выступов, за которые можно было ухватиться. Фалиил так и сделал: поставил ногу на первый из уступов и принялся медленно передвигаться. По пути ему пришлось пару раз дорисовывать отсутствующие уступы, держась одной рукой за стену, другой — исполняя художественный замысел. Вот тут и начались настоящие трудности. Он уже в испуге думал, если все-таки сорвется вниз, то останется ли цел?
Потом снова лабиринт замкнутых комнат и… снова пропасть? Да-а-а-а, приключения. Впрочем, сам напросился. Но обе стены — справа и слева — на этот раз выглядели совершенно гладкими, по спасительным неровностям уже не пройдешь. На той стороне, куда он мечтал попасть, прямо из каменного основания торчал то ли застрявший там лом, то ли железная арматура. И следом пришла идея. Длинным-длинным зигзагом он принялся рисовать веревку, тщательно выводя уголком грифеля ее внутренние сплетения. Когда ж она успешно материализовалась, он сделал петлю на конце, раскрутил ее над головой и… В общем, в итоге насчитано семнадцать попыток, последняя из которых оказалась удачной. Второй конец получившегося каната закрепить не составляло труда. С такой же легкостью, даже что-то там насвистывая под нос, Фалиил оказался на другой стороне. Когда он устало взялся рисовать очередную дверь в вездесущей каменной кладке, он и не подозревал что она последняя.
Сначала в глаза ударило мощное синее излучение. После мягкого полумрака крепости возникло ощущение, что по его стеклянным глазным яблокам на самом деле кто-то стукнул маленьким молоточком. Затем взору открылась поляна, где сидел механический музыкант со скрипкой. Его абсолютная недвижимость внушала Фалиилу осторожность и в собственных движениях. Пришло чувство будто попал в некое священное место, где резкие действа противопоказаны, а неаккуратно брошенное слово карается наказанием.
Музыкант пустыми глазами, лишенными зрачков и внутреннего смысла, глядел в больное синевою небо. Непреодолимые скалы находились сразу за его спиной и, похоже, спали вечным беспробудным сном…
Ханниол пока еще не мог поверить увиденному: неужели все девять отражений успешно поместились на девяти фигурных зеркалах? Сколько же было попыток? Сто? Сто пятьдесят? Двести? Даже с такой грубой точностью он не мог уверенно сказать. Стоило ему чуть пошевелиться, как подхалимы-отражения услужливо копировали его движение, думая наверное, что угождают тем хозяину. Последнее, десятое из них, находилось на стеклянной двери, выглядело самым мутным, но при этом являлось самым важным. Хан медленно потянул руку, балансируя ей и наблюдая, как десятое простирает свою плоскую руку к нарисованной дверной ручке… Увы, оба честно старались, но никак не дотягивались. Похоже, необходимо еще чуточку сместить последнее зеркало. С замиранием сердца Ханниол совершал всякую перестановку, боясь нарушить целостность всей системы. Но любое зеркало, если что, можно было без труда вернуть на прежнее место. Главное — точно запомнить это место.
Итак, перестановка завершена. Не исключено — 201-ая по счету. Он опять встал в исходную точку и выставил в сторону руку. Отражение, не отставая ни на капля-секунду, повторило это движение, его пальцы уже почти касались заветной ручки. Хан чуточку сместился и совершил движение кистью вниз, как бы нажимая воздух. У десятого отражения дрогнули кончики пальцев, нарисованная ручка слегка провернулась, раздался легкий щелчок и… Па-ра-зи-тель-но! Стеклянная дверь отворилась! Две ее створки услужливо разошлись в разные стороны.
Взгляду открылось прекрасное и величественное сооружение, именуемое механизмом Тензора. Радости не было конца. Улыбаясь, Ханниол не без иронии отметил для себя, что после стольких мучений абсолютно любое сооружение показалось бы ему прекрасным и величественным. На стальном теле механизма, возвышающегося у самых скал, располагалось множество больших и малых шестерней, зубчатыми краями касающихся друг друга. Одна из них, кем-то или чем-то выбитая, валялась прямо на песке. Кое-где торчали голые штифты да гигантские заклепки. По всему периметру находилась аккуратная вереница закрученных гаек. И еще цепи. Да, сложная система путаных цепей, некоторые из которых черными горбатыми змеями уходили прямо под землю.