Совсем по другой улице и совсем с другими целями в голове шагал Стас Литарский. Он недоверчиво озирался на погоду, как на некое наваждение, наколдованную ветром природную аномалию. Снег в середине октября даже для этих северных широт являлся событием чрезвычайно редким. Прижимая ворот прохладной куртки, он двигался сквозь потоки людей, сосредоточив внимание на побеленном тротуаре. Эти посланники грядущей зимы, похожие на белые пушистые молекулы, быстро таяли, обнажая грязный асфальт. Проходящим мимо людям Стас уделял мало внимания — лишь мимолетный взгляд, и тут же потеря всякого интереса. Исключение составляли только симпатичные девушки. Но ветер дул ему в спину, а всем встречным — в лицо, поэтому они шли с понуро опущенными головами и Стасу уделяли внимания еще меньше, чем он им.
Вдруг одна из идущих рядом девушек ему улыбнулась. Не показалось ли? Он растерялся. Она не из его знакомых — это точно. Обычная кокетка? Запомнил только то, что она была в зеленом осеннем пальто и в лисьей шапке, из под которой свисала пара вьющихся локонов. Даже цвет волос тут же вылетел из памяти. И ощущение… будто он где-то ее уже видел. Взгляд девушки, вполне невинный и длившийся только долю секунды, спутал все его мысли. Остаток пути Стас был занят мучительным вспоминанием: встречались они все же когда-то или нет? Впрочем, какая разница? Лишь дверь родного подъезда, сначала скрипнувшая, а затем хлопнувшая его по спине, помогла вернуться в мир обыденных вещей. С порога в квартире уже чувствовался запах свежего борща. Это очень даже кстати! Младшая сестра Вероника кричала из комнаты:
— Вовремя же ты пришел! Иди быстрей, тут по телевизиру про инопланетян показывают!
В Вероникином лексиконе, богатом на инопланетные окончания, присутствовало много экзотичных терминов, например, «телевизиры» и «радивы». В свои младшие классы она всегда ходила в «пальте», ела только «пирожыны». Да, и еще ей всегда не хватало модных «тряпкаф».
Несколько секунд Стас разрывался между пробудившимся голодом и желанием посмотреть передачу. А потом вдруг вознегодовал на самого себя: да как он может сомневаться?! Пища тленная от него никуда не денется, а тут предоставлена возможность узнать что-то новое о внеземных цивилизациях! Кто знает, вдруг сегодня или завтра объявят о контакте? Подгоняемый подобными мыслями Станислав прошел в комнату с телевизором. Вероника оседлала любимое кресло-качалку и доедала остатки шоколада. Умные дядьки в очках говорили с экрана о самых разных вещах: об эволюции на других планетах, о гипердвигателях будущего, даже о загадочных черных дырах. Но в конце они его разочаровали: сказали, что полет к звездам если и осуществим, то через пару столетий, не раньше.
— Много вы знаете, — буркнул Стас, удалившись в свою комнату.
— Много вы знаете! — повторила мысль Вероника и показала дядькам в очках свой шоколадный язык. Они взяли да исчезли с экрана — обиделись, наверное. И началась программа «Сельский час».
Весь вечер был поглощен уроками, потом до самой ночи пришлось читать нудный роман, заданный литераторшей к предстоящему сочинению. И почему в школе не изучают фантастику? Хотя бы известных классиков — Уэллса или Жюль Верна. Вот по ним сочинение писалось бы как по маслу.
Лежа уже в постели, Стас долго ворочался, пытаясь уснуть. Когда он был маленьким, то не находил ответа, почему людям снятся сны? Впрочем, он и сейчас его не находит, но тогда, в детстве, ему казалось, что у каждого человека в голове живет маленький кинорежиссер и по ночам крутит пленки с разными фильмами. Прелесть, а не философия! Жаль, что теперь поумнел.
Потом Стас вдруг снова вспомнил о той девушке, которая ему сегодня улыбнулась… или показалось, что улыбнулась? Или улыбнулась, но совсем не ему? Нет, раньше он ее нигде не мог видеть. Точно. Но вот интересно, если в городе примерно восемьдесят тысяч жителей, то какова вероятность случайно встретить ее снова?
Итак, математическая вероятность этого события… события вероятность… вероят…
Мысль закончить не удалось. Маленький режиссер запустил ленту с очередным своим фильмом.
На столе стояла стопка с холодной прозрачной жидкостью внутри. Жидкость была в чем-то волшебна, но пока неприкасаема. Кирилл уже несколько раз протягивал к ней руку и столько же раз одергивал ее назад, хмурясь собственным мыслям. Настенные часы издавали назойливое тиканье. Там две стрелки, одна дурнее другой, бессмысленно вращались вокруг заданной точки пространства. Они, наивные, полагали, что, совершив миллион оборотов, на миллион первом вдруг сорвутся с оси и обретут свободу. Впрочем, даже этим стрелкам никто не вправе запретить мечтать о свободе. Кирилл знал, что его жизнь летит вот так же по инерции, как камень в пустоте, брошенный туда еще при его рождении. За окном середина октября, идет снег, который ошибся месяцем, и еще поздний вечер, покровитель творящегося под небом безобразия. В свете уличных фонарей снежинки кружились мерцающими хороводами, медленно падая из прекрасных облаков в дорожную грязь. Так низко пав, они отчаивались в собственном существовании и умирали. Да… смерть! Есть ли в жизни хоть что-то более прекрасное?
Кто-то сказал, что можно до бесконечности смотреть на три вещи: на пламя огня, на бегущую воду и… (здесь обычно рассказчик делает паузу и добавляет что-нибудь личное: кто аквариум с рыбками, кто образ любимой, кто фильм какой-нибудь). Для Кирилла этой третьей вещью являлся именно снег, и именно падающий во взволнованном свете фонарей. В тайне от всего человечества он вел дневник, куда пару раз в неделю записывал свои сокровенные думы. Вот и сейчас он открыл пухлую тетрадь, покрутил ручку меж пальцев и, уверенный, что мысли пришли ему из мудрого космоса, принялся их излагать:
«Сегодня 16 октября 1985-го года. Жизнь — полный отстой!
Утверждаю это как специалист высочайшей категории.
Сейчас вечер, солнце уже не видно. Ночь грядет! Уроки сделал кое-как, еще это проклятое сочинение по литературе… Написать бы хоть раз в сочинении то, что ты на самом деле думаешь. Литераторша бы грохнулась со стула! Некто из великих сказал, что своим отсутствием солнце украшает праздник ночи. Только кто? Может, я и сказал, не помню. Да, еще по математике четверку вчера получил. Я! По математике! Четверку! Позор! Лучший из миров — это тот, которого не существует (лемма, не требующая доказательств).
Жизнь научила меня двум вещам. Первое: окружающие люди хуже, чем ты о них думаешь. Второе: окружающие люди умнее, чем ты о них думаешь. Несколько раз убеждался на практике в справедливости изложенных мыслей. Э-эх! Легкий бред, как легкий наркотик, — почти безвреден.
Сдохнуть, что ли, для разнообразия ощущений?
Ладно, хватит блистать фантомным остроумием. Заканчиваю. Кстати, я говорил, что жизнь — полный отстой?
Ах, да, говорил. В самом начале.
Увидимся, братья по разуму».
Кирилл иногда мечтал, что став шестидесятилетним дедушкой с отвисшими усами и пикантным пивным животиком, он, сидя у готического камина, когда-нибудь будет перечитывать свой дневник и… И что?
Да ничего.
Потом рука потянулась к стопке. С мыслью «двум отходнякам не бывать, а одного не миновать» он опрокинул жидкость внутрь себя. Зря думал, что она волшебная. Оказалось, самый настоящий колдовской эликсир. Пришла горечь, жжение в горле. Лишь потом тело обмякло и в пустоте вселенной появился неуловимый призрачный смысл.
Утро пришло с востока, как будто его навеяло не прекращающимся ни на минуту порывистым восточным ветром. Трехэтажное здание школы медленно оживало. Во всех окнах поочередно зажигался свет, неумело помогая восходящему солнцу прогонять остатки омертвелого сумрака. Жизнь, сопровождаемая многочисленными возгласами учащихся, вновь забурлила повседневной суетой. Каждое утро к школе шел прилив человеческих тел с мелькающими синими волнами ученической формы, а вечером — отлив и тишина… В следующие дни снова — прилив, отлив, прилив, отлив… Таким образом, сложился целый природный цикл, по которому можно было чуть ли не сверять часы.