Алексей вальяжно вышагивал по коридору с черным дипломатом в руке, настроение у него было превосходное — как обычно. Если б не действующие на нервы младшеклассники, что вечно норовили сбить его с истинного пути, то сегодняшнее утро вообще бы приблизилось к идеальному. Тут от одной двери к другой пробежала шумная толпа первоклашек, на миг показавшаяся полчищем каких-то гномов. Одень сейчас на них остроконечные колпаки и дай в руки копья — забьют насмерть не задумываясь.
— Так, первый «б», ведем себя прилично! — строго произнесла Галина Дмитриевна.
С легким раздражением Алексей взял за плечи налетевшего на него рыжеволосого гнома и молча переставил его на другое место. Разговаривал с низшими созданиями он в крайне редких случаях. Рыжий принял это как вызов и погрозил маленьким кулачком, затем пнул пустой воздух и скрылся за ближайшей дверью, рассказывая своей орде об эпическом бое с великаном.
— Парадокс!
Алексей обернулся. Ватрушев встречал его рассеянной физиономией и нелепо разведенными руками.
— Ну ты чего, в самом деле! Мы вас с Диким весь вечер ждали! Из-за вас матч, прочим между, продули! А следующий футбол — только весной. Снег уже! — Ватрушев нехотя пожал ему руку, всем видом показывая, что рукопожатия тот сегодня явно недостоин.
— Косяк за нами, не спорю. Представь, прихожу к Дикому, а он, паразит такой заразный, сидит и кофию пьет. Короче, меня тоже споил. Слабость, признаю. Ты же знаешь, эта заграничная кофия хуже алкоголизма.
В этот момент рядом проходила Инесса Павловна, литераторша и классный руководитель двух незадачливых футболистов. Ее звонкий, издевающийся над слухом голос был бы прекрасно слышен и за километр, а тут, вблизи, он вообще подавлял любые другие звуки и заставил обоих слегка вздрогнуть:
— Парадов, в твоем возрасте пора уже знать, что слово «кофе» не склоняется.
Алексей редко думал над ответом больше двух секунд:
— Инесса Павловна, наш русский язык настолько велик и могуч, что с легкостью склонит кого угодно.
Литераторша никогда не находила сопоставимых афоризмов на его космические шутки, поэтому решила промолчать. Потом вдруг остановилась, обернулась и, сделав голос на полтона ниже, спросила:
— Кстати, вы Миревича не видели? Вчера его весь день в школе не было.
— Сейчас выясним, — Алексей заглянул в свой класс: — Эй, многоклеточные, Карабаса никто не видел? — И, не дожидаясь ответа, резко сменил тему: — Боцман! Держи сундук с сокровищами! На парту мне кинь.
В следующий миг прямо над партами полетел его модный дипломат, медленно вращаясь в воздухе. Анвольская от неожиданности вскрикнула и пригнула голову. Несчастный Бомцаев кое-как умудрился его схватить, чуть не навернувшись на пол с ценным грузом, и аккуратно положил куда следует.
— Парадокс! Ты сам псих, сын еще двух психов и внук целых четырех! — съязвила Анвольская, уверенная, что словесный яд достиг цели.
— Действительно, а если б в окно попал? — вторила ей Хрумичева, сидящая, кстати, возле того самого окна.
Алексей не счел нужным отвечать, не спеша продвигаясь на свои любимые задние ряды.
— Васильева сегодня не будет, можешь садиться на его парту, если хочешь, — услужливо бросил кто-то из парней.
— Сидят простолюдины, а короли… — Алексей занял аж два стула, развесив на них руки. — Короли — они восседают!
Почти весь класс был в полном составе за исключением, наверное, нескольких человек. Девчонки, самые неупокоенные создания, постоянно переговаривались, переглядывались, перешептывались. Их короткие смешки взрывали воздух по поводу любой спонтанно изреченной глупости. Парни вели себя порассудительней: кто перечитывал учебник, кто гипнотизировал взглядом стены, кто просто дремал, уткнувшись головой в сплетение рук. Задумчиво покусывал нижнюю губу Олег Марианов, самый толстый из девятого «а», из-за своей излишней полноты он, сидя на уроке, даже стеснялся поворачиваться по сторонам, так как стул под ним постоянно скрипел. А язвительные подколы по этому поводу не прекращались. Однажды кто-то из класса напрямую спросил его: «Марианов, а чего ты таким пухлым стал? Раньше, вроде, нормальным был». Олег, улыбнувшись, ответил: «А ты слышал, что наша вселенная расширяется? Вот и я расширяюсь вместе с ней». Вообще-то, тяжко бывает таким по жизни. И даже самоирония, лихо завязанная на целую вселенную, не спасала Марианова от многих душевных скорбей.
Дверь распахнулась, и появился Исламов Карэн, круглый отличник:
— Люди, поздравьте меня, я выиграл олимпиаду по химии! Ух, и задачки попались…
Некоторые девчонки выразили вялые поздравления. По-своему поздравил его и Алексей, после чего Карэн вообще пожалел, что завел этот разговор:
— Обними себя сам.
Прощебетал немелодичный звонок, и начался урок истории. Парадов мог дать чью-нибудь голову на отсечение, что учитель опоздает минуты на три, не меньше. Так и случилось. Привычка, ставшая повседневным правилом. Кунгуров Матвей Демидыч, преподаватель этого предмета, явился в своем неизменном сером пиджаке, белой рубашке и абсолютно черном галстуке, жирной стрелою перечеркивающим ее кристальную белизну. Да, в его внешности присутствовали только черно-белые тона, словно он живет где-то в старом телевизоре или попросту не подозревает о существовании красок. Навеянная годами седина бывшего брюнета лишь усиливала данный эффект. Характер его был подстать одеянию: он почти никогда не улыбался, сдержанный и всегда хмурый, он изрекал свои общественные проповеди доверчивой да наивной, как он полагал, аудитории школьников. Лишь воодушевленный собственными речами, историк иногда позволял себе жизнерадостный блеск в глазах. И то — ненадолго.
— Итак, товарищи, на чем мы остановились?
Его излюбленная реплика, кстати. Девятый «а» на его уроках ощущал себя депутатами какого-нибудь пленума, не меньше. Но главное — он свято верил в то, чему учил других. Историк оглядел класс и продолжал:
— Бомцаев, ты двойку по промышленной революции капитализма собираешься исправлять? А тебе, Анвольская, поменьше бы болтать языком о вещах, которых не ведаешь! Что я вчера слышал? Западные «шмотки» тебе подавай! А наша легкая промышленность… как ты там сказала? Штампует половые тряпки?
Анвольская сжалась в комок. Неужели он тогда расслышал?
Впрочем, историк не умел долго сердиться. Он аккуратно кашлянул в кулак, затем достал платок и для чего-то вытер лоб, который совершенно не вспотел:
— Ладно, ребята, сегодняшняя тема — политический кризис перед первой мировой. Открываем параграф 78.
Класс зашелестел страницами, и пришел такой звук, словно с парт вспорхнула целая стая невидимых птиц. Тут Бомцаев, уязвленный напоминанием о двойке и, возможно, желающий продемонстрировать свое рвение к предмету, спросил:
— Матвей Демидыч, а можно не по теме?
— Ну, попробуй.
— Скажите, а к 1990-му году мы коммунизм построим?
На задних рядах кто-то хихикнул, но тут же поспешил заткнуться. Воцарилось напряженное молчание, длившееся непривычно долго. Учитель озадаченно вздохнул:
— Нет, не думаю. Материальная база еще не готова, на международной арене проблем хватает…
Алексей не был бы самим собой, если б не подхватил эту психологическую игру и не увидел в ней повода блеснуть своим актерским талантом. Он изо всех сил, боясь улыбнуться, изобразил на лице лирическую задумчивость и добавил:
— Ну, а к 2000-му году? А? Ведь наверняка построим! А, Матвей Демидыч?
Весь класс, прекрасно ведая как о политических убеждениях, так и о психических заскоках в голове своего сотоварища, уже еле сдерживал себя от смеха. Но историк, увы, так и не почувствовал откровенную издевку в поставленном вопросе. Он подошел к окну и с минуту смотрел куда-то вдаль — возможно, в область некой личной мечты. Потом тихо произнес:
— К 2000-му году, ребята, думаю, что построим. Просто обязаны построить.
Потом началась долгая, для большинства занудная лекция о назревающем общественном кризисе перед первой мировой. Матвей Демидыч все свое многословие пытался локализовать на той мысли, что мол хорошее знание человеческой истории предотвратит возможные войны в будущем. С этим мнением Алексей Парадов был категорически не согласен. Он выражал свой протест лишь молчаливым покачиванием головы да легкой полуулыбкой. Ибо он твердо верил в то, что войны на земле начинаются не из-за плохого знания истории, а из разгоревшихся человеческих страстей. Когда никакие логические аргументы уже неспособны потушить взрывоопасную ярость целой массы людей. Скинь ты им с неба хоть миллионы учебников по истории.